Сможет ли индекс счастья заменить традиционные индикаторы ВВП?
Алексей Морозов
На днях Новая Зеландия представила — первой среди экономик западного типа — бюджет, основанный не на идее роста ВВП, а на стремлении сделать своих граждан счастливее. Новую задачу пока что предложено решать старыми методами, а именно — увеличить расходы на борьбу с детской бедностью, проблемами психического здоровья, самоубийствами.
ВВП давно перестал удовлетворять экономистов как некий универсальный показатель «всего», растолковывает банкир и финансовый консультант Вед Сирирам. Это как если бы Билл Гейтс зашел в бар, и все его посетители — в среднем — тут же стали бы «миллиардерами», шутит эксперт. О неудовлетворительности ВВП и необходимости поиска другого индикатора на Давосском форуме говорили директор-распорядитель Международного валютного фонда Кристин Лагард, нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц и профессор Массачусетского технологического института Эрик Бринолфссон.
Но задача лишь кажется легкой. Великобритания сначала ввела систему альтернативных индикаторов экономики, но сегодня фактически отказалась от нее. То же сделала Франция еще в 2009 г., однако эти показатели так и остались рекомендательными. Просто так взять и оценивать экономику как источник счастья пока не получается. Разберемся, о чем речь, где лежат подводные камни и что даст затея в далекой перспективе.
ВВП в СССР
Кажется, что существующая система оценки показателей экономики была «всегда», но на самом деле гегемония ВВП началась лишь после Второй мировой войны, и первоначально только в США. Успехи американской экономики послевоенной поры сделали оценку ВВП привлекательной для остальных западных стран, тем более что Европа тогда получала колоссальные объемы помощи от США. В то же время СССР ориентировал свою экономическую политику на ВВП лишь отчасти. Соревнуясь с западными государствами, Советы должны были «разговаривать» с ними на одном языке. Поэтому параметры, схожие с ВВП, у Госплана были. Правда, методология их расчета ничем не напоминала западную. При этом СССР использовал целый ряд других индикаторов. Эти показатели характеризовали доступность образования, здравоохранения, культуры, но с поправкой на «социалистические реалии». Так, экономисты советского времени, по понятным причинам, не изучали неравенства доходов.
После распада СССР Россия перешла на западную идеологию оценки экономической успешности. Примерно в то же время на во многом капиталистический путь развития встал Китай. Таким образом, полная и безоговорочная победа ВВП случилась на самом деле недавно, в 1990-е. Когда мы спорим с адептами «абсолютности» ВВП, нам кажется, что мы подрываем некие вековые основы, но на самом деле это не так.
«ВВП является историческим артефактом индустриальной экономики и на самом деле больше не справляется со своей задачей, по крайней мере в США. ВВП хорошо работал в эпоху после Второй мировой войны, когда американская экономика процветала, производя материальные товары: грузовики, автомобили, оборудование, технику». Джон Молдин, президент Mauldin Economics
В реальности ВВП никогда полностью не господствовал в умах экономистов и политиков. События в России 1917 г. показали миру, что нельзя игнорировать состояние работника. Основы современной макроэкономической статистики были заложены в годы Великой депрессии американским экономистом белорусского происхождения Саймоном Кузнецом, работавшим в Национальном бюро экономических исследований. Однако сам Кузнец был противником линейного видения экономики. После потрясений 1960-х, ставших предвестием постиндустриальной эры, скепсис по отношению к ВВП стал нарастать. Тенденция дошла до предела в скандинавских странах, фактически порвавших с диктатом этого показателя и провозгласивших основной ценностью устойчивость общества.
Неолиберализм, появившийся в 1960-70-е гг., нанес ответный удар — «народное» потребление было поставлено на службу классическому капитализму, появилась теория, согласно которой рост равенства, качества жизни и благосостояния масс служит все той же старой цели, увеличению ВВП. Ведь работник несет заработную плату в магазин, тем самым способствуя росту торговли и производства. После кризиса 2009 г., поломавшего сотни тысяч жизней в богатейшей стране мира, США, стало окончательно понятно, что классическая потребительская система экономики не обеспечивает устойчивости. На форуме в Давосе в 2016 г. ведущие мировые экономисты перевели недовольство ВВП в практическую плоскость и призвали правительства вводить новые целевые индикаторы экономики. Пересмотру господствующего подхода способствует резкое усугубление экологических проблем, связанное с истощением природных ресурсов и избыточным потреблением.
Есть худо, нет добра. Чем плох ВВП?
Главная претензия: ВВП учитывает весь объем производства, но не учитывает его долгосрочные последствия. Ярчайший пример — военные расходы, которые увеличивают ВВП, но в реальности обслуживание произведенного оружия тяжким бременем ложится на экономику, а проигранная война разрушает государство. Саймон Кузнец призывал исключить военные расходы из ВВП в мирное время.
Другой пример — экологические катастрофы. После аварии на нефтяной платформе BP в Мексиканском заливе компании пришлось потратить $65 млрд на компенсацию ущерба. Мало кто отдает себе отчет, что эти деньги внесли свой вклад в ВВП, и формально все правильно: ведь на эту сумму были заказаны услуги и выполнены работы. Парадоксально, не так ли: Чернобыль мог бы поднять экономику СССР на новый уровень, и вообще, чем больше катастроф, тем лучше?
Администрация Дональда Трампа, ориентируясь на классические экономические показатели, рапортует общественности, что экономика Китая пошла на спад — стало быть, давление США на эту страну дает свои плоды. Эта точка зрения популярна в Америке. Но Трамп заблуждается, говорит экономист Дэвид П. Голдман. Как отмечается в его статье, Роджер Рид, аналитик Wells Fargo, в качестве аргумента в пользу «официальной» точки зрения приводит снижение потребления дизельного топлива в Китае. Согласно парадигме неолиберализма, сокращение транспортных перевозок — верный признак кризиса. На самом деле Китай занялся технологическим перевооружением, в том числе транспортной отрасли, и дизельное топливо в прежних количествах ему более не нужно. «Экономика Китая становится все более эффективной, переходя от дорогостоящего (и загрязняющего окружающую среду) дизельного топлива к более энергоэффективным и чистым железным дорогам и грузовикам, работающим на природном газе… Искаженное представление об экономической уязвимости Китая способствует американским просчетам в нынешней торговой войне», — утверждает Голдман.
Хуже всего, что ориентация на стремительно устаревающий ВВП застит глаза администрации Трампа и в оценках достижений собственной экономики, что приводит к просчетам и может вызвать новый кризис. Администрация отчиталась о росте ВВП на 3,1%, но, говорит Голдман, реальный рост экономики при этом составил 1,2%, а остальное дали такие эффекты, как сокращение дефицита торгового баланса (снижение импорта, как отмечает автор, было связано с резким падением темпов роста розничных продаж), увеличение частных товарно-материальных запасов (что может быть вызвано снижением спроса) и рост государственного потребления. Парадокс: домохозяйства затягивают пояса, объемы потребительского кредитования сокращаются, а ВВП растет!
Наконец, посмотрим, что происходит сейчас в Канаде, где эксперты наблюдают паралич традиционных индикаторов экономики. Падают цены на нефть, дешевеет недвижимость. Однако экономика не отправляется в «свободное падение».
Старое вино в новые мехи
Если ВВП так плох, то чем его заменить? Часто публицисты толкуют о «счастье», которое иногда приравнивают к качеству жизни и пытаются измерить, чтобы вывести формулу счастья, как граф Калиостро в известном советском фильме изобретал формулу любви.
В 1974 г. экономист Ричард Истерлин выяснил: когда доход человека в развитых странах достигает определенного уровня, который варьируется от государства к государству, дальнейший его рост не приводит к ощущению большего счастья. В 2010 г. сотрудники Принстонского университета Даниэль Канеман и Ангус Дитон вычислили этот магический порог — он составляет порядка $75 тыс. в год. Но параметр вряд ли универсален.
На деле «счастье» распадается на шесть индикаторов, шесть «замен» ВВП. В недавнем исследовании бельгийского экономиста Оливье Малая анализируются все шесть.
— Индекс человеческого развития — используется Программой развития ООН, содержит практически полное описание того, что называется «человеческим капиталом»;
— Индекс социального прогресса — набор показателей, которые показывают развитие человеческого капитала в динамике;
— Устойчивое общество — индикаторы, фиксирующие стабильность и самодостаточность того или иного социума;
— Индекс счастливой планеты — попытка соединить экономические показатели и опросы психологов;
— Индекс качества жизни и Глобальный индекс благосостояния — хорошо проработанные и используемые исследовательскими компаниями «социалистические» индексы, напоминающие методику советского Госплана.
Как и в Новой Зеландии, с которой мы начали разговор, авторы всех шести альтернатив предполагают, что увеличение финансирования социальных программ сделает общество лучше. По сути, все шесть методик сводятся к одной: борьбе с неравенством, борьбе за более равномерное перераспределение доходов.
В перечень «шести» не входят национальные системы, некоторые из которых точно заслуживают внимания, поскольку являются практическими руководствами к действию для правительств, как, например, Подлинный индикатор прогресса в Китае или упомянутый набор альтернативных индикаторов во Франции (уровень бедности, уровень образования, продолжительность здоровой жизни, неравенство доходов, углеродный след).
К сожалению, почти все шесть альтернатив, по сути, являются теми же традиционными индикаторами, но завернутыми в риторику модного сейчас устойчивого развития, делает вывод Оливье Малай, их трансформирующий потенциал равен нулю, иными словами, на основании этих индикаторов общество и экономику не переделать. Новые индексы или прямо основаны на ВВП, и авторы просто заменяют «старые» слова на новые, или опираются на него косвенно.
По Индексу социального прогресса в 2018 г. Россия занимала 60-е место. У нашей страны все хорошо с удовлетворением базовых потребностей (81,36% потребностей закрыто), но плохо с перспективами — тянут вниз слабая защищенность инвалидов и личная безопасность. На первом месте рейтинга ожидаемо стоит Норвегия. Китай и вовсе оказался на 87-м месте, Индия — на сотом, а вот США — на 25-м.
Индекс устойчивого общества построен по близкой, но несколько иной идеологии: человеческое благополучие, экономическое благополучие и экологическое благополучие. Занятно, что внутри экономической части индекса фигурирует старый добрый ВВП. Организация, составляющая индекс, занята некоторыми популярными, но не бесспорными вещами — например, тестированием на устойчивость детей (пока только в Голландии). По мнению авторов рейтинга, мир прошел две трети пути к полной устойчивости, но к России это, видимо, не относится: если верить приведенным на сайте цифрам, наша страна с 2006 по 2016 гг. (после этого рейтинг не обновляли) слегка подросла по «человеческому» и «экологическому» параметрам, но откатилась назад по экономике. На первом месте многие годы стоит Финляндия, за ней — Германия и Нидерланды.
Все эти изыскания экономистов пока мало впечатляют. Безусловно, в мире еще немало стран, граждане которых почитают за счастье чистую воду и хоть какую-то медицину. При этом странно, что Россия с ее социалистическими традициями, чистой водой и неплохими медиками оказывается непременно где-то в хвосте. И, самое главное, встает вопрос: а человек точно будет счастлив, если его напоить чистой водой и пристроить в хорошую школу? Есть подозрение, что в этом месте мы подходим к неким очень тонким материям, которые будет трудно формализовать. Главная из которых — а что, собственно, нужно человеку?
Вселенная 25. Чем мы лучше крыс?
Результаты известнейшего опыта с мышами, проведенного еще несколько десятилетий назад, пока не опровергнуты. Получив все, мышиный социум погрузился сначала в декаданс, а потом в гражданскую войну, в результате чего популяция погибла. Есть подозрение, что человеческая цивилизация также лучше всего существует в борьбе, а не в достижении. Если это так, то мы с удивлением увидим, что по мере того как будут реализовываться те или иные пункты рейтингов устойчивости, уровень счастья будет, паче чаяния, снижаться.
В целом я не думаю, что люди стремятся к максимизации счастья… Это не выглядит тем, чего люди хотят на самом деле. В действительности, они хотят повысить удовлетворенность собой и своей жизнью.
Нобелевский лауреат Даниэль Канеман полагает, что люди существуют в соревновании. Если это так, любой вариант экономики счастья должен начинаться с того, что старые цели (чистоган, «успех» в карьере, рост прибыли) заменяются какими-то новыми. И это должны быть универсальные, понятные и близкие всем цели. К сожалению, альтруизм может и не быть базовой потребностью, здесь мнения социологов расходятся. Зато ими точно остаются конкуренция, демонстрация успеха, доминирование и прочие «животные» инстинкты. Возможно, в этом причина того, что классический капитализм жив, хотя хоронят его уже лет сорок, с работ Лестера Туроу.
Этот вывод позволяет по-новому посмотреть на исследование New Economics Foundation, результаты которого могут показаться шокирующими. Так, люди чувствуют себя счастливее в окружении не ровни, а бедняков, потому что могут хвастаться своим богатством и чувствовать свое превосходство. При этом благотворительность людей все-таки делает счастливее. В человеке причудливо сочетается альтруизм и страсть к доминированию.
Вооружившись осознанием этого парадокса, изучим рейтинг стран мира по уровню счастья (World Happiness Report), который выпускает ООН. Первое место в рейтинге второй год подряд заняла Финляндия. Кроме нее в десятке самых счастливых стран — Дания, Норвегия, Исландия, Нидерланды, Швейцария, Швеция, Новая Зеландия, Канада и Австрия. Россия располагается на 68-м месте, между Пакистаном и Филиппинами. За последние два года наша страна опустилась в рейтинге на 19 строчек. Есть ли что-то общее у стран-лидеров?
— Возглавляют список (и не только этот) страны «северного социализма».
— Похоже, побеждают небольшие страны (Канада — исключение), в топовых позициях есть Австрия, но нет Германии, есть Швейцария, но нет Франции.
— Страны-лидеры имеют то, что называется устойчивой историей: они давно не воевали, у них нет территориальных претензий, проигранных войн и обид на несправедливость со стороны соседей. Бросается в глаза, что с высокой долей вероятности лучше быть островом или полуостровом, то есть слегка изолированным от мира.
Последнюю мысль неожиданно подтверждает рейтинг счастья, который составляет Северная Корея, жители которой предсказуемо оказались на первом месте в мире (США — на последнем). Хотя мы можем заподозрить, что северным корейцам просто «приказано веселиться», что изоляция, возможно, заставляет смотреть на свою страну как на «нормальную», а на остальные — как на «враждебные» и ущербные. Это напоминает умонастроения в СССР: несмотря на бытовые трудности, люди полагали, что жить в СССР «не страшно», потому что «государство защитит», а в остальном мире «придется надеяться на себя». Аналогичную картину социологи наблюдали в ГДР.
И вряд ли случайно, что сам термин «национальное счастье» был впервые сформулирован в изолированной от мира стране, Бутане, в 1972 г. Местный Индекс внутреннего национального счастья содержит такие неожиданные параметры, как «на сколько людей вы можете положиться в случае чего». Опросы говорят, что Бутан — счастливая страна (несчастны 10% населения). Между тем в рейтинге по уровню счастья ООН Бутан занимает лишь 97-е место из 156. Похоже, ООН за внешними признаками «цивилизации» не видит потребителя (да и производителя) этих благ, человека. Бутан кажется архаичной страной, почему и не попадает в рейтинги ООН, но внутри у него все хорошо. Счастье оказывается очень интимной вещью: люди могут быть счастливыми в Бутане или в Северной Корее, хотя со стороны этого даже не заподозришь.