О том, почему суды практически всегда принимают сторону следствия.
Андрей Бабушкин.
Суд может оправдать человека в четырех случаях. Если не установлено событие преступления, то есть криминального события, вмененного человеку, не произошло. Или если преступление произошло, но подсудимый не причастен к его совершению, а это сделал другой человек. Есть и такой вариант: подсудимый совершил запрещенное законом деяние, но в нем отсутствует состав преступления: например, человек действовал в состоянии крайней необходимости или оборонялся. И, наконец, четвертый случай — если в отношении подсудимого коллегией присяжных заседателей вынесен оправдательный вердикт.
Так почему же в России оправдывают в ничтожно малом количестве случаев? Этому есть несколько причин.
Первая — в уголовно-процессуальном законодательстве. Статья 6 УПК гласит: интересам правосудия соответствует не только осуждение виновного, но и оправдание невиновного. При этом в статье 20 старого УПК содержалась формулировка, которая требовала еще и полноты следствия. То есть включения в материалы дела всех доказательств, имеющих значение для дела, даже если они противоречили выводам о виновности обвиняемого.
Вторая причина того, что оправдательные приговоры по-прежнему остаются судебной экзотикой, состоит в системе ведомственной оценки следователей и судей. Согласно УПК РФ они независимы. Но прекращение уголовного дела (особенно если человек уже успел посидеть в СИЗО) или оправдательный приговор — серьезное ЧП в их карьере.
Упомяну и третью причину обвинительного дисбаланса. Вопиющее неравенство между сторонами обвинения и защиты. Кто-нибудь слышал, чтобы следователя не пустили к обвиняемому из-за того, что защитник был против? А адвокаты сплошь и рядом из-за отказа следствия вынести соответствующее постановление могут не попасть к подзащитному в СИЗО.
На четвертое место я бы поставил профессиональную состоятельность следователей и судей. Эти люди должны не просто обладать правовым мышлением. Но и умением вместо того, чтобы искать доказательства понравившейся версии, держать в голове все имеющиеся варианты и быть готовым к тому, что самый сложный и не нравящийся из них может оказаться правдивым.
Разумеется, так в России было не всегда. Как ни странно, даже в 1950-е годы выносилось около 11% оправдательных приговоров. Для сравнения, в современной судебной системе США оправдательных приговоров — около 7%, в Великобритании — около 20%.
Апологеты российского правосудия любят апеллировать к цифрам о том, сколько дел прекращается в судах по нереабилитирующим основаниям (таких дел — около 22%), например, в случае примирения с потерпевшим. А еще часто говорят о том, каков удельный вес тех, кого суды осуждают к лишению свободы (таких около 25% от общего числа подсудимых).
Однако подмена одного показателя другим не меняет ситуации. Если прокурор подписал обвинительное заключение, но человек утверждает, что он невиновен, его оговорили, или следователь вошел в сговор с реальным преступником, или под видом преследования за преступление у человека пытаются отнять бизнес, то шансов доказать свою невиновность у него практически нет.
Есть ли выход?
Я бы предложил сделать три шага. Во-первых, предусмотреть право обвиняемого заявить отвод судье, если в его судейской биографии не было оправдательных приговоров.
Во-вторых, усилить механизмы исправления судебной ошибки. Например, исключить из УПК норму об ограничении лиц, имеющих право на обжалование приговора.
В-третьих, ввести контроль за судами — например, дать право общественным объединениям производить аудит судебных постановлений путем случайной выборки.
Пока же в системе правосудия нет механизма защиты от судебной ошибки, признательные показания будут играть более важную роль, чем самый грамотный и решительный адвокат.
Автор — член Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, председатель межрегиональной общественной благотворительной организации «Комитет за гражданские права».