«Уйти можно либо вперед ногами, либо в тюрьму».
Беседовал Игорь Дмитров
Одним из итогов громкой истории с журналистом «Медузы» Иваном Голуновым стало увольнение высокопоставленных полицейских — почти немыслимое явление в современной России как по масштабу, так и по скорости кадрового решения. Принято считать, что россияне очень любят, когда «головы летят», и жаждут этого после каждого скандала, а в среде начальников, напротив, сдавать своих не принято. Так ли это на самом деле и есть ли какая-то логика в том, как в России увольняют директоров школ, пересаживают из кресла в кресло губернаторов и сажают силовиков, «Лента.ру» спросила у политолога Екатерины Шульман.
«Лента.ру»: Сложно припомнить, когда у нас столь показательно рубили головы, да еще и в одном из ключевых силовых ведомств. Как вам такая кадровая политика?
Екатерина Шульман: Да, дело Голунова, если под этим термином подразумевать не сам уголовный нуклеус, а всю совокупность публичных и непубличных политических действий и реакций, отличается от того, что мы наблюдали раньше, и масштабами, и, видимо, последствиями. С одной стороны, сюжет типичный: преследования журналистов и активистов по «неполитическим» статьям УК — за наркотики, хулиганство, вымогательство или нечто еще более экзотическое вроде шпионажа — не новость, и успех общества, сумевшего отбить пострадавшего человека, — тоже совсем не первый случай. Хотя такое быстро забывается — новый день приносит новую жертву, но список этот довольно длинен.
Так что есть типичное, но есть и экстраординарное: скорость происходящего, уровень медийной и общественной солидарности, вовлечение людей с разных концов политического спектра, немедленные кадровые результаты и перспектива законодательных последствий — изменений в антинаркотическом законодательстве. В этом смысле история похожа на конфликт «церковь vs сквер» в Екатеринбурге: вроде бы все как мы много раз видели, но чувствуется и что-то новое, выход на иной уровень политической значимости.
Уволенные из ГУВД — не стрелочники, а два высокопоставленных генерала. Интересно, что увольнение одного из них, начальника УВД по ЗАО Москвы, вызвало протесты его подчиненных, которые теперь массово пишут заявления об уходе, совсем как сотрудники отдела политики «Коммерсанта» (позже в полиции опровергли массовый исход сотрудников — прим. «Ленты.ру»). Публичность и солидарность — она, как выясняется, для всех.
Это разовая реакция властей на неординарную ситуацию или в будущем мы и не такое увидим?
Я напомню, что многие годы мы с удивлением смотрели на западные практики — когда случается какой-нибудь пожар и вдруг уходит в отставку министр внутренних дел. Он что, поджигал? Или лично тушил? Он ни при чем, думали мы. А сейчас постепенно мы начинаем понимать, в чем смысл этой практики. Действительно, руководитель непосредственно не вовлечен ни в осуществление правонарушения, ни в ликвидацию его последствий. Но он своей репутацией отвечает за все свое учреждение. Поэтому, если в нем происходит что-то нехорошее, он должен уйти или хотя бы публично предложить это сделать.
Еще раз повторю: нам до такого еще далеко, но некоторые признаки этого появляются. Начальственные люди стали бояться публичного шума: если раньше можно было сказать, что нас это все не касается, а важно только то, что скажет вышестоящее начальство, то теперь выясняется, что то, что люди говорят, тоже важно.
Такого рода добровольные отставки из-за шумного медийного скандала — это вообще новое для нас явление. И оно не так уж и распространено, как, может быть, мы бы того хотели. Эта практика приходит к нам постепенно. Из-за повышенной прозрачности, из-за того, что любая информация очень быстро распространяется, становится общедоступной, всякого рода скандалы становится труднее заметать под ковер. Поэтому время от времени происходит нечто такое, что поднимает высокую волну народного возмущения, и приходится жертвовать какой-то фигурой на доске ради того, чтобы утихомирить общественность.
И то это делается довольно неохотно. Давайте вспомним, например, историю Ольги Глацких. Уж какой был шум, какой скандал — и все равно долго-долго начальник не хотел ее отпускать и был вынужден уволить, только когда скандал вышел на федеральный уровень. А после этого ей нашли место не хуже, чем то, что было.
При этом надо сказать, что тенденция эта развивается довольно быстро и связано это прежде всего с состоянием общественного мнения. Каждый следующий скандал громче предыдущего, а жертвы, которые приходится приносить общественному возмущению, все весомее. То, что еще несколько месяцев назад не казалось достойным поводом для отставки чиновника, — например, он сказал что-то не то на публике, — теперь становится достаточным для того, чтобы им пожертвовать. Кто попался на нехороших высказываниях, имеет все шансы пострадать.
Сила публичного шума возрастает настолько, что бюрократическая вертикаль не может не реагировать. Реагировать она пытается преимущественно как ящерица — отбрасывая хвост, чтобы сохранить все остальное.
«В нормальном обществе уход в отставку — не конец света». А не слишком ли поспешно порой приносятся кадровые жертвы?
Всякая практика имеет свою оборотную сторону. Теоретически достаточно громкий медийный шум способен разрушить карьеру человека, который, может быть, хорошо работал и стал жертвой случайного стечения обстоятельств. Такое тоже может быть. Но положение, при котором никакие происшествия, никакие реальные провалы в работе не влияют на карьеру человека — оно хуже. Оно на самом деле гораздо хуже, потому что это полная неподотчетность. Если у тебя все горит, взрывается, падает, крыша проваливается, люди гибнут, а ты при этом продолжаешь сидеть на своем месте, потому что умеешь хлестко писать в Twitter или ты чей-то родственник, — это нестерпимое положение.
Наряду с этим бывают случаи, когда под раздачу попадает хороший директор школы, и многие считают, что не надо было ему уходить. Но как мы видели, например, в Приморье в случае с BDSM-вечеринкой школьников, которая оказалась никакой не BDSM-вечеринкой, директор и не ушла. А о скандале быстро все забыли, потому что он возник явно на пустом месте. Но сама готовность написать заявление об отставке — скорее хороший признак. Человек не должен вцепляться до побелевших пальцев в свое кресло. В конце концов, в нормальном обществе уход в отставку — это не конец света. За ним не следуют тюрьма, социальная погибель, разорение и нищета. Ну, пришел на должность, ушел с должности… Это не единственная должность на белом свете. Ничего особенно трагического в этом нет.