Статистика не фальсифицируешь — очень трудно управлять. В какой-то момент наступит шизофрения, вы сами запутаетесь в показателях. Тема с экономическим историком Андреем Маркевичем.
Валерий Выжутович
По данным социологов, сегодня 70 процентов россиян называют Сталина «эффективным менеджером», при котором экономика росла, строились Днепрогэс и Магнитка, СССР из отсталой аграрной страны превращался в индустриальную державу. Но если сравнить темпы экономического роста при Сталине со средним уровнем экономического роста России за последние 130 лет, то выяснится, что экономические успехи 30-х годов уже не выглядят впечатляющими. Не менее интересно разобраться, к примеру, и в том, как на экономику России повлияла отмена крепостного права, столыпинская реформа или Первая мировая война. Что экономисты ищут в истории? Как они подходят к исследованию прошлого той или иной страны? Какие данные используют? Обсудим тему с экономическим историком, кандидатом исторических наук, профессором Российской экономической школы (РЭШ) Андреем Маркевичем.
При сталинском режиме командная экономика пронизывала всю систему. Очень важными стимулами были принуждение, страх, репрессии. Фото: РИА Новости.При сталинском режиме командная экономика пронизывала всю систему. Очень важными стимулами были принуждение, страх, репрессии. Фото: РИА Новости. При сталинском режиме командная экономика пронизывала всю систему. Очень важными стимулами были принуждение, страх, репрессии. Фото: РИА Новости.
У вас была большая работа, посвященная реконструкции исторического ВВП России. Чем она примечательна?
Андрей Маркевич: Эта работа была написана совместно с Марком Харрисоном, профессором экономики из британского университета Уорвика. Мы вместе с ним реконструировали погодовую динамику ВВП Российской империи и Советского Союза за период с 1913 по 1928 год.
Почему именно за этот период?
Андрей Маркевич: До написания нашей работы таких расчетов не существовало. Эти годы представляли собой последний пробел в реконструкции динамики ВВП России и Советского Союза в XX веке.
То есть вы заполнили белую страницу?
Андрей Маркевич: Да. В результате стал доступен единый ряд исторического ВВП для России без пробелов начиная с 1880-х годов. Если же говорить о периоде, непосредственно для которого мы провели наши расчеты, мы старались ответить на три вопроса: насколько большим был кризис, вызванный Первой мировой войной, как революция 1917 года сказалась на экономическом развитии, как протекало восстановление народного хозяйства в годы НЭПа? В частности, мы показали, что экономика Российской империи в годы Первой мировой войны функционировала относительно успешно или как минимум лучше, чем было принято считать раньше. Напротив, в результате революции и Гражданской войны ВВП на душу населения сократился более чем в два раза. В 1920-е годы восстановление происходило быстрыми темпами, но по показателю национального дохода на душу населения советская экономика к началу периода первых пятилеток, к 1928 году, так и не достигла довоенного уровня. Последний вывод важен для понимания дальнейших событий, в частности, для оценки достижений сталинской индустриализации. Потому что, конечно, восстановительный рост, начинающийся с низкой базы, должен выглядеть впечатляюще, но вначале это всего лишь восстановление того, что уже было. В этом смысле наша работа говорит кое-что и про эпоху индустриализации, хотя никаких темпов роста для сталинского периода мы не восстанавливали.
А зачем вообще нужна реконструкция исторического ВВП?
Андрей Маркевич: Исторический ВВП показывает динамику развития экономики. ВВП на душу населения — основной показатель экономического развития, характеризующий изменения благосостояния граждан. По нему можно судить, насколько экономически успешна была страна в тот или иной исторический период. По нему можно сравнивать Россию с другими странами.
Насколько с точки зрения экономического историка мифологизированы успехи сталинской индустриализации?
Андрей Маркевич: Так называемый «большой скачок» 30-х годов — это в первую очередь возвращение к тренду предшествующего развития. Важно понимать, что экономический кризис периода русской революции и Гражданской войны привел не только к абсолютному сокращению народного хозяйства, но также не позволил экономике расти, как это происходило бы в нормальных условиях. Поэтому к концу 1920-х годов фактический ВВП на душу был ниже потенциала на четверть. Если вы учтете этот нереализованный рост, то ваша оценка успехов сталинской индустриализации будет более сдержанной, так как вы увидите, что экономика просто вернулась к той траектории, которая была до революции. Экономическая история возвращает нас от риторики к цифрам. И они известны. В среднем, если мы берем период за 130 лет, рост ВВП на душу составлял чуть менее 2 процентов в год. В 30-е годы — около 4 процентов за «средний» год. Но до этого был провал, связанный с революцией и Гражданской войной. Оценка сталинской индустриализации зависит от того, хотите ли вы отделить Сталина от того, что случилось в 1917 году. Хотите ли высветить только хорошие периоды развития Советского Союза, забыв о плохих.
То есть если мы говорим об относительно быстром росте в 30-е годы, то должны помнить о провале 1917 года?
Андрей Маркевич: Именно так. Кроме того, если мы успехи первых пятилеток рассматриваем не просто как достижения сами по себе, а сравниваем с другими странами, находящимися на схожей стадии развития, например, с Японией, то ничего такого сверхъестественного сталинский период не показывает. А дальше немедленно встает вопрос о цене. И в первую очередь о человеческих потерях. Они тоже известны. Только голод 1932-1933 годов унес от 6 до 8 миллионов человек. Плюс миллионы тех, кто попал в ГУЛАГ.
Почему сталинисты говорят о репрессиях как о необходимом условии индустриализации? Да и антисталинисты, в сущности, о том же: дескать, успехи были, но какой ценой! Как репрессии могли способствовать успехам?
Андрей Маркевич: Давайте смотреть на сталинский режим всесторонне. Это была командная экономика, основанная на вертикали власти, которая пронизывала всю систему. Стимулы у людей в этой вертикали были разные. Но принуждение, страх, репрессии были очень важными стимулами. Конечно, репрессии существовали не только для экономических целей, но и для политических. В режиме, где у вас вся экономика принадлежит государству, как вы уберете политическую составляющую? Но в любом случае репрессии были неотъемлемой частью системы. Вопрос же о том, как именно репрессии повлияли на экономический рост, — сложнее. В частности, если смотреть только на погодовые темпы роста, то большой террор 1937-1938 годов скорее вызвал проблемы в экономическом развитии, нежели способствовал успехам. Есть статьи историков, которые это показывают.
С какой страной Россию можно сравнить по историческому ВВП?
Андрей Маркевич: Классическая страна, которая чаще всего используется для сравнения с Советским Союзом и Россией в первой половине XX века, — это Япония. Она была на схожем уровне экономического развития в начале ХХ века: ВВП на душу населения составлял около 1200 долларов (в ценах 1990 года) на человека. В конце 30-х годов — примерно 2800 долларов. Относительно низкий ВВП на начальном этапе развития, большой сектор сельского хозяйства, маленький промышленный. Так что проблемы индустриализации и развития стояли не только перед Советским Союзом. Это вообще универсальная ситуация для многих стран. Представьте, у вас есть традиционный сектор — сельскохозяйственный, где производительность относительно низкая. И есть промышленный сектор; если вы туда добавите капитал и переведете людей из сельского хозяйства, то получите рост выпуска. Производительность труда и благосостояние будут расти.
Это задачка, которую решали все страны: как способствовать накоплению капитала, созданию новых технологичных рабочих мест в промышленном секторе и перевести туда труд из сельского хозяйства. Как только вы это сделаете, у вас будет экономический рост просто за счет того, что вы берете одних и тех же занятых, у которых производительность труда в сельском хозяйстве была низкой, а в промышленности стала выше. В этом смысле большой сельскохозяйственный сектор — это потенциал для экономического роста. И советская индустриализация была частью общего тренда, который начался еще до революции. Но Сталин и его политика принудительной коллективизации быстро израсходовали ресурс большого сельскохозяйственного сектора. К концу 1950-х — началу 1960-х годов уже больше половины советского населения жило в городах.
Реконструируя исторический ВВП России, вы оперируете экономической статистикой. Насколько ей можно доверять?
Андрей Маркевич: Россия и Советский Союз имеют довольно хорошую историческую статистику. Наша традиция учета и регистрации экономического развития восходит к статистике XIX века, в частности, к знаменитой земской статистике. Даже в советское время было очень трудно управлять, если статистика фальсифицируется. В какой-то момент наступит шизофрения, вы сами запутаетесь в показателях
В 60-х годах XIX века возник Центральный статистический комитет Министерства внутренних дел — предтеча нынешнего Росстата. А до этого губернаторы подавали статистические отчеты, были также статистические комитеты на местах. Эта статистическая работа продолжалась и после революции. Но начиная с первой сталинской пятилетки, цифры перестали публиковаться и большая часть статистических материалов была засекречена.
Значит, этой статистики нет?
Андрей Маркевич: Она есть, но она в архивах. Архивы открыты, и ими можно пользоваться. Экономические историки оперируют как опубликованной статистикой, так и архивными материалами. Они сравнивают цифры из различных источников, анализируют их полноту, достоверность, пытаясь понять, где были допущены ошибки, умышленные и неумышленные.
Знание исторического контекста помогает лучше понять нынешние реалии. Сейчас у нас другой контекст, но можно найти массу параллелей.
Если говорить о централизованной системе сбора статистической информации для нужд управления, которая опубликована, то у нас есть хорошие данные за XIX век, начало XX века. В 20-е годы был вообще расцвет статистики, когда очень много всего публиковалось. Но как только появились амбициозные планы, которые выполнялись менее успешно, чем хотелось руководству, все потихонечку начали засекречивать. Кроме того, так как все большая и большая доля национального дохода шла на инвестиции, в частности в тяжелую промышленность, а не на потребление гражданами, то стали секретиться показатели уровня жизни. Голод 1932-1933 годов тоже способствовал засекречиванию, его ведь Советский Союз не признавал. Таким образом по 30-м годам данные есть, но они в архиве. А в 40-е годы секретности добавила война: нельзя же показать наш потенциал противнику. Затем была секретность, связанная с холодной войной. Ситуация начала меняться только после смерти Сталина. С 1956 года ежегодно издавался статистический сборник «Народное хозяйство СССР». В 60-е годы достаточно подробно. Потом количество публикуемых показателей уменьшили, а в период перестройки снова увеличили. Были также отдельные статистические сборники для союзных республик, и отдельные сборники — для отраслей. То есть с 50-х годов объем опубликованной информации возрастает.
Вы говорите об опубликованной информации или об архивной?
Андрей Маркевич: Я говорил об опубликованной статистике. Но архивы также открыты и доступны. Только некоторые показатели, например, такие как валютные операции или выпуск оборонной промышленности в позднем Советском Союзе, остаются секретными, все остальное доступно. Наша опубликованная экономическая статистика вкупе с архивной — достаточно обширная информационная база для реконструирования исторического ВВП. В этом смысле Россия уникальная страна. Относительно бедная в сравнении с развитыми странами, но со статистической базой на уровне мировых стандартов.
Что является предметом экономической истории?
Андрей Маркевич: Предметом экономической истории является развитие экономики в прошлом, анализ того, почему она развивалась так, а не иначе. С одной стороны, это необходимо, чтобы ответить на какие-то исторические вопросы, с другой — для того, чтобы использовать прошлое как лабораторию для поиска ответов на вопросы, которые помогут принимать решения сегодня. Наконец, знание исторического контекста помогает лучше понять нынешние реалии. Скажем, сейчас нет общины, и каждый человек принимает решения индивидуально. А когда существовали община и общинные права на землю, каждый крестьянин должен был свои решения, что сеять и когда сеять, координировать с решениями соседей. Сейчас у нас другой контекст, но можно найти массу параллелей. Возьмите, например, собрание жильцов многоквартирного дома. Легко ли на таком собрании принять коллективное решение? Русская крестьянская община — хорошая лаборатория для изучения того, как люди действуют в таких условиях.
История страны у нас значительно политизирована и идеологизирована. Насколько экономическая история свободна от текущей конъюнктуры?
Андрей Маркевич: Экономическая история как дисциплина изначально была частью истории. По мере того как экономисты более активно стали использовать математические модели и эконометрические методы, возникла возможность использования этих моделей и методов для анализа не только современной экономики, но и экономики в прошлом. Этот процесс начался примерно в 50-е годы XX века, и Россия здесь не исключение. Новая дисциплина получила название клиометрика, в честь Клио — музы истории. Идея состоит в том, что если мы принесем методы экономики в историю, то сделаем историю более точной наукой. Я не говорю, что экономическая история будет только количественной, но значительная часть исследований будет именно такой. Даже в нашем разговоре вы в какие-то моменты хотели от меня оценок. А я говорил: «Хорошо, я дам вам цифры, а после этого мы обсудим, как их можно оценивать». Если вы хотите более содержательных исторических дискуссий, вам неизбежно надо что-то считать, чтобы излагать свою позицию на основе цифр и фактов, а не на основе субъективных оценок.
Российская газета — Федеральный выпуск № 142(7900).