Кризис глобализации, или поиски нового мирового порядка.
И. В. Юдин, М. Б. Люскин, Э. Ю. Калинин
В последнее время происходят изменения характера, темпов и перспектив глобализации, что делает ее осмысление особенно актуальным. Под глобализацией обычно понимается процесс становления планетарных и универсальных общественных связей (экономических, политических, экологических, культурных), а также процессы универсализации существующих локальных связей и вовлечения в планетарную «сеть» локальных (региональных и этно-национальных) субъектов. Отметим сначала моменты глобализации, которые могут трактоваться как безусловно положительные. Это получение и распространение информации в режиме реального времени в рамках всей планеты, развитие культурных связей и туризма, изменение и улучшение качества образования.
Глобальная информатизация кажется безусловным благом. Это было бы так, если этот процесс рассматривать технологически, но не как социальный, духовный и идеологический процессы. При этом неявно подразумевается безусловное существование неких всеобщих моральных норм. Абстрагируемся от вопроса применимости или, по крайней мере, существования всеобщности и необходимости таких моральных или хотя бы формальных международно-правовых норм «внутри» Запада. в любом случае Запад – это не вся планета, а консолидированная политика Запада не может противодействовать наличию агрессивного антизападного меньшинства внутри него. Но помимо информатизации появляется дезинформация, а информация, являющаяся государственной, корпоративной или личной тайной, зачастую становится доступной вопреки желанию собственника; распространение и использование информации связывается с обретением той или иной экономической власти или влияния и т.д. Таким образом, процессы глобальной информатизации становятся заложниками процессов глобализации экономики и политики.
Каковы основные направления глобализации?
Первое и, может быть, до сих пор самое главное направление – это глобализация политики. Оно существует в определенной степени в форме мировой политики уже с начала эпохи великих географических открытий и колонизации или, по крайней мере, с начала XX в. – с возникновением Лиги Наций и т.п. Однако только с появлением средств массовых коммуникаций и снятием различных информационных барьеров можно говорить об эпохе не мировой (в государственно-политическом смысле), а глобальной (всемирно-массовой) политики.
Почти то же самое можно сказать относительно глобализации экономики. Приведем высказывание одного из самых известных аналитиков и идеологов глобализации и информатизации мирового сообщества М. Кастельса: «в последние десятилетия в мире появилась экономика нового типа, которую я называю информациональной и глобальной… Итак, информациональная – так как производительность и конкурентоспособность факторов или агентов в этой экономике (будь то фирма, регион или нация) зависят, в первую очередь, от их способности генерировать, обрабатывать и эффективно использовать информацию, основанную на знаниях. глобальная – потому, что основные виды экономической деятельности… а также их составляющие организуются в глобальном масштабе непосредственно либо с использованием разветвленной сети, связывающей экономических агентов. И наконец, информациональная и глобальная – потому что в новых исторических условиях достижение определенного уровня производительности и существования конкуренции возможно лишь внутри глобальной взаимосвязанной информационной сети» [Кастельс 2000: 83].
Глобальная экономика представляет собой исторически новую реальность, отличную от мировой экономики. Согласно Ф. Броделю и И. Валлерстайну, «под мировой экономикой понимается система всемирного накопления капитала, существующая на Западе по крайней мере с XVI в.; глобальная экономика – это экономика, способная работать как единая система в режиме реального времени в масштабе всей планеты» [Wallerstein 1986: 145].
Неравномерность экономического, научно-технического и информационного развития в эпоху глобализации привела к тому, что сейчас ни одна страна или группа стран уже не могут далее развиваться, находясь в закрытом состоянии. С другой стороны, ускоренный рост развитых стран Западной Европы, Северной Америки и юго-восточной Азии оказывается возможным только благодаря существованию слаборазвитых стран. глобальные масштабы производства предполагают глобальные стандарты. Если раньше при отсутствии сильной связи экономик различных регионов и при наличии изоляции за точку отсчета экономической эффективности в стране можно было принять средне-национальный уровень производительности труда, то теперь в эпоху глобализации этой меркой может быть лишь среднемировой уровень. в этом случае получается, что развитые страны отмеченных регионов, у которых производительность труда выше среднемирового, получают сверхприбыль, остальные несут убытки. Это означает для переходных экономик возможность создания современных рыночных производств только при условии меньших затрат, что стало возможным в свое время в юго-восточной Азии.
Преждевременная, поспешная и всеобщая либерализация экономики реально, как представляется, не является либерализацией, т.к. она проводится при отсутствии или возникновении системы формального рационального права (а где нет формального права, то, по западным меркам, нет и реальной свободы, по крайней мере, когда мы говорим об экономических правах и свободах). А с учетом вышеописанной глобализации экономики эта либерализация без рационального права и рационального государства оборачивается обеспечением экономических свобод развитых стран на своей собственной территории. Или, говоря по-другому, это реализация свобод чужих граждан, организаций и стран. Поэтому квалификация таких «либералов» как «агентов влияния» не выглядит как метафора, натяжка или поклеп. Наоборот, с точки зрения социальных теорий, различающих акторов (действующих лиц) и агентов (исполнителей или проводников, что зависит от того, осознают ли агенты, что они исполняют) социального (в т.ч. и экономического) процесса, это выглядит как точная квалификация их действий. То есть, увеличивая внешнюю свободу, они увеличивают и внутреннюю необходимость (уменьшают внутреннюю свободу).
Оценим не либерально экономическую, а либерально политическую сторону глобализации. И здесь наиболее важными являются вопросы: чья свобода и свобода в чьих интересах? Если классический политический либерализм отстаивал права и свободы личности по отношению к государству, но внутри государства, то пост-классический глобальный либерализм отстаивает права и свободы в глобальном наднациональном пространстве. в чем же принципиальная разница? Частичное разделение функций и относительная автономия личности и государства пошли на пользу и тому и другому, а общественная система стала развиваться эффективней. Если же права и свободы отстаиваются с транснациональных и внешних по отношению к государству позиций, то нетрудно заметить, что только для государств с опережающим по сравнению со среднемировым уровнем развития их граждан такая транснациональная свобода пойдет на пользу. Для всех других государств и их граждан это будет выглядеть как некий глобальный диктат и эксплуатация. При этом только меньшинство из последней группы государств может оказаться среди представителей развитых стран, еще более уменьшая уровень производительности труда и качество жизни оставшихся.
Издержки глобализации, если ее измерять в глобально-информационных категориях, заключаются в том, что человек трансформирует свое сознание в сторону виртуального пространства, утрачивая при этом все связи с естественным биологическим и социально-культурным пространством, которое постепенно теряется в глобальном супер-технологическом развитии, унифицируется под воздействием стандартов массовой культуры и стилей жизни. глобализированное пространство во многих смыслах искусственно, находит свое проявление в неких конституциональных константах и символах, которые ретранслируют в сознании индивида определенные запрограммированные состояния духа. в этом контексте следует говорить о де-персонифицированности, что, по мнению многих культурологов, приводит к мировоззренческой нестабильности человека, нестабильности этнических и социальных групп, утрате ими своеобразия своего существования и, как следствие, своей идентификационной суверенности.
Ключевое противоречие в действующем миропорядке, как представляется, заключается в претензиях на универсальность западной цивилизации и неприятии этих универсалий множеством так называемых цивилизаций незападного миропорядка. Подобные противоречия можно наблюдать на разных социальных уровнях – от индивидуальных столкновений на почве ценностных рассогласований до глобальных межгосударственных противоречий в политической сфере.
В современной науке и реальной, в частности политической, практике многие ученые и практики вопросы этнической идентичности представляют в качестве последствий недостаточного цивилизационного развития, которые должны быть поглощены глобализационными процессами. Однако последние события, в частности в политической сфере, позволяют говорить не просто о несостоятельности в этом контексте глобализационных процессов, но и, наоборот, возрастание уровня поддержки тех сил, которые отстаивают именно национальные идеи, что характеризует потребности даже западного общества в сохранении культурной и цивилизационной идентичности. Кроме того, следует отметить и сильную индивидуализированность западной культуры, что порождает доминирование индивидуальных приоритетов в разрешительно запретительной матрице западного общества.
Таким образом, можно констатировать, что ценности, приемлемые для того или иного типа общества, существуют в особой форме – в форме духовно-практической деятельности, а не в рационально-осознанной, как это принято считать, именно поэтому рационализация и персонализация западных ценностей при внедрении их в так называемые незападные культуры вызывают очень большие сложности и явно не способствуют универсализму, характерному для процесса глобализации.
В контексте исследуемого явления интересен анализ возможностей модернизации, которая включает в себя концептуальные, связанные с реализацией теоретических положений, и реальные, связанные с практическими трансформациями аспекты. С одной стороны, модернизация предполагает трансформацию всех сфер общества и, как представляется, должна начинаться с переходом на принципиально иные подходы к функционированию политической системы. С другой стороны, модернизация может пониматься как некий прогресс общества в целом, и в этом контексте может отождествляться с вестернизацией. И в этом смысле, несмотря на тщательно подобранную идеологию, это процесс, как показывает опыт той же Японии, протекает лишь частично.
Глобализацию в этом контексте можно понимать как явление второй половины XX в. – эпохи постиндустриального (информационного), постмодернистского общества – либо как последовательно развивающийся процесс глобализации разнообразных связей. При этом первое – это последний этап второго. Кроме того, ее можно представлять как естественноисторический мировой процесс с принятием той или иной концепции глобального эволюционизма или как один из возможных вариантов мировой истории, которая включает и другие варианты, отнюдь не обязательно приводимые к общему знаменателю, равно как и сама глобализация. Как глобальный эволюционизм, так и сама глобализация может мыслиться в качестве неизбежной универсализации, как и борьба с последней (не обязательно в форме гротескного и поверхностного антиглобализма, но обязательно как отстаивание суверенности и суверенитета). Наконец, может быть поставлен ключевой вопрос о связи глобализации и модернизации, включающий следующие варианты ответов: 1) глобализация – следствие модернизации; 2) модернизация – следствие глобализации; 3) они являются независимыми процессами; 4) они – следствие чего-то более общего и фундаментального. Каждый из вариантов имеет логические и практические основания.
В поисках нового миропорядка?
Они сильно зависят от того, кто будет единоличным или коллективным лидером: 1) североамериканский вариант с лидером – США; 2) западный вариант с коллективным лидером – США и Объединенная Европа; 3) западно – юго-восточный вариант с тремя лидерами: США, Объединенная Европа, Япония (юго-восточная Азия). Наиболее гипотетический вариант, когда какая-то страна или группа стран после бурного роста присоединяется к великой тройке.
Первый вариант является достоянием настоящего времени, и переход ко второму и третьему варианту или какой-то их модификации предполагает сложную и длительную работу политических лидеров Европы по созданию новой общеевропейской идентичности плюс консолидированную политику совместно с юго-восточной Азией и совместное дистанцирование и противодействие североамериканской гегемонии. все это вместе взятое в настоящее время выглядит труднодостижимым, в то время как супер-национализм США (Pax Americana) не только не деконструирован, но, напротив, торжествует во всемирном масштабе.
Доминирование США объективно и обоснованно в настоящее время, т.к. основано на узурпации власти в государствах Западной Европы. И центральная идея заключена здесь не в экономическом благополучии или в идеологическом догматизме, а в банальном превосходстве в военной сфере, ведь даже доминирование в финансовой сфере (к примеру, курс доллара США) обеспечивается, говоря языком международного права, силой или угрозой силы, а не экономическими методами. При этом США стремятся закрепить свое положение лидера, в частности, за счет ослабления суверенитетов наций (юридически именно наций, а не государств).
Уже много лет идут разговоры о некоем «переходном состоянии» мировой политики и экономики, после которого возникнет некий «новый мировой порядок». Причем, если в России они были хотя бы логичными, поскольку отражали постоянную неудовлетворенность тем статусом и теми параметрами, которые пореформенная Россия имела в системе международных отношений, то бесконечная пролонгация «переходного периода» в западной политике, политологии, да и социологии вызывает удивление. внешне создается впечатление, что пресловутый «переходный период» и есть тот искомый «новый мировой порядок», о котором так много говорят.
Застойность политического и социального ожидания прихода нового мирового порядка в значительной мере выражается сейчас и в ожидании неких новых прорывных технологий, после которых жизнь, прежде всего экономическая, но в значительной мере – и политическая, начнется как бы «с чистого листа». Фактически человечество уже несколько лет живет в ожидании будущего, которое заполняет разного рода, в лучшем случае, симулякрами, а в худшем – фантомами.
В последние годы, начиная с конца XX в., наблюдается кризис деятельности международных институтов, олицетворяющих мировой порядок: ООН, ЮНЕСКО, ВТО, всемирного банка, Нобелевского комитета и т.п. Это происходит, прежде всего, потому, что США после победы в «холодной войне» не стремились к глобальной устойчивости в военно-техническом и политическом отношениях, а, напротив, демонстрировали вмешательство во внутренние дела суверенных государств от Югославии до Ближнего востока, России (практически по всему земному шару). в последнее время за период правления президента Д. Трампа США вышли из международных договоров, даже невзирая на протесты своих традиционных союзников (из ядерной сделки с Ираном, из ДРСМД, из Парижского соглашения по климату, из соглашений ВТО, введя пошлины на иностранные товары).
Таким образом, Америка продемонстрировала, что глобализация приемлема только тогда, когда она приносит выгоду самим США. в противном случае они могут от нее отказаться. Это свидетельствует о том, что, в отличие от научно-технических и информационных аспектов глобализации, которые представляются необратимыми, ее политические и экономические аспекты таковыми не являются. Это, в свою очередь, ставит под вопрос эти стороны глобализации в принципе. Здесь возможны разные варианты перехода: либо к коллективной глобализации без индивидуального лидера, либо отказу от нее в принципе. При этом нельзя не учитывать военно-технические и военно-политические аспекты доминирования США, от которых они не готовы отказаться. К этому надо добавить «пробуксовку» Евросоюза (один Брексит чего стоит!), а также нарастание региональных конфликтов и т.д.
Говоря о дальнейших перспективах глобализации, необходимо отметить происходящий в настоящее время общий крен западной цивилизации в сторону управляемого хаоса и тотального разобщения по вине, прежде всего, как представляется, глобальной политики США. Наблюдается усиление тенденций, ведущих к изменению государственных границ, при этом данный процесс становится непредсказуемым, а политические силы ангажируются в угоду интересам доминирующего лидера. Традиционные центры силы в это же время ослабляют свое влияние и наполняются новыми. Просыпаются забытые обиды, замороженные конфликты: этнические, национальные, религиозные.
Как отмечает исследователь Иванов С.Г., диктат «политкорректности», наступление радикального ислама, локальные войны, вспыхивающие в различных точках земного шара, – как реальные, так и гибридные, – череда «цветных революций», глобализация терроризма – все это звенья одной цепи. Повсюду у многих людей возрастает чувство незащищенности и страха перед будущим. Никто не может быть гарантирован от уличной преступности, немотивированного насилия, сложности достижения справедливости в судебной системе. Разумеется, «самоподдерживающийся» беспорядок не может продолжаться вечно. вопрос лишь в том, что придет ему на смену [Иванов 2015].
Сохранится ли информационная составляющая при торможении глобализации? К сожалению, здесь нельзя дать однозначно положительный ответ. Есть попытки использовать доступ к сети Интернет в чисто политических целях. С другой стороны, современная политика все больше утрачивает объективный характер, приобретая явный идеологический характер даже больше, чем в период «холодной войны». виртуальный мир начинает подменять собой реальный.
В отдаленной перспективе, как представляется, существуют четыре логически обоснованные возможности далеких перспектив мирового развития: 1) союз свободных индивидуальностей (аналог гражданского общества); 2) господство абсолютного духа (диктат немногих); 3) безличная глобальная технико-коммуникационная зависимость (симулякр); 4) всемирная катастрофа (военно-техническая, экологическая, космическая).
В теории возможен плюрализм векторов развития процессов глобализации. Первый вариант представляет собой текущий ход событий. в этом случае создание полностью глобализированного мира представляет собой некую утопию, если учитывать интенсификацию процессов усиления националистических настроений даже в Западной Европе (например, в той же Франции). Ликвидация глобализации представляется утопией, возведенной в степень бесконечности, если учитывать степень развития информационно-коммуникационных технологий и уже, по сути, свершившуюся глобализацию информационного пространства. Третий вариант представляется наиболее вероятным и доминирующим, что связано с переходом от управления ключевыми системами человеком к некой мульти-генной сети, в основе которой заложен алгоритм принятия управленческих решений коллективным субъектом.
В этом контексте глобальные коммуникации уже сейчас актуализируют необходимость проявления своей объективности, в качестве которой в современном мире выступают PR-технологии, позволяющие каждому человеку осознать свое субъективное влияние на происходящие процессы.
При этом следует понимать, что в современном мире часто можно наблюдать ситуацию, когда определенный субъект, неся персональную ответственность за свои решения, не отвечает за определенные преступления сложившегося режима (как показывают приговоры Нюрнбергского процесса и прочие приговоры международных судов). в связи с этим в современном мире можно констатировать сохранение опасности возникновения в том или ином анклаве современной версии тоталитаризма как отражения тотализма (универсального духовного и социального господства), который будет обеспечен косвенными механизмами тотального управления всеми сферами народного хозяйства через создание необходимого ценностно-символического пространства и соответствующих объектов притяжения и формирования внутренних предпочтений, вместе приводящих к нерефлексивной оптимизации поведения индивидов с позиции невидимого манипулятора.
Как представляется, идеологи такой модели считают такой путь единственно верным, закладывая в данную симулятивную идею определенную монистическую идею на мета-уровне. При этом в условиях глобализации вся или большая часть планетарной модели управления выстраивается аналогичным образом.
Если же исследовать характер формирования (и, соответственно, управления и манипулирования) отдельного человека, то надо также отметить сходство и различие в двух моделях тотализма: во-первых, в тоталитарной модели и, во-вторых, в тоталитарной или тотал-либеральной модели.
В первой модели прямое управление апеллирует к рефлексивному сознанию, где сознание (сознательность) понимается как следование общественному или личному долгу. во второй модели управление обращается к бессознательному, связанному с формируемой конструктивно иерархией потребностей. Пограничной зоной для обеих моделей является область нерефлексивного сознания. Если управление через рефлексию переходит от рефлексивного сознания к нерефлексивному, то образуется единство духа (души), противопоставленное телу. Если управление от бессознательного переходит к нерефлексивному сознанию, интенционально направленному на объект, то такое управление также достигает цели. в первой модели управляемость достигается ценой подавления тела, спонтанности, свободы. во второй модели – ценой деградации разума, личности, морали и культурного прогресса.
На вопрос: «Что есть глобальная перспектива для локальных (региональных/ этно-национальных) субъектов – спасение или соблазн?» – можно дать ответ, что глобальная перспектива – это спасение для небольшой высокоразвитой группы стран и их граждан и одновременно это соблазн для всех остальных, однако в Ноевом ковчеге глобального будущего мест на всех не хватит. И единственный лозунг спасения для всех остальных: спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Список литературы
Иванов С.Г. 2015. Универсалии и судьба европейской цивилизации. СПб: Изд-во Политехнического университета. 446 с.
Кастельс М. 2000. Информационная эпоха. М.: гУ вШЭ. 606 с.
Wallerstein i. 1986. une leçon d’histoire de Fernand Braudel / Châteauvallon, Journées Fernand Braudel, 18, 19 et 20 oct. 1985. Paris: arthaudFlammarion. 254 с.
«Власть» 2019, Том 27, № 4, 2109, стр. 101-104 (Институт социологии, РАН)