Странная советская империя, где главным донором для всех оставалась Россия.
Александр Сабов
Нынешние события на Украине причудливым образом вписались в историческую канву — столетие украинской государственности. Юбилей, правда, неоднозначный: дата есть, а вот связной столетней истории украинской государственности нет, хотя попыток было в избытке, в том числе и достаточно экзотических.
Подсвеченная факельными шествиями украинских националистов, последняя четверть века, как в зеркале заднего вида, позволяет разглядеть весь этот столетний путь. Исходной точкой на нем стал 1917 год и вызванная им «украинская национальная революция», ставившая своей целью привести Украину в новую систему международных координат. Единой концепции не было и тогда, зато присутствовало обилие практик — своих, доморощенных, и чужих, паразитирующих на придуманной украинской «особости». Проинвентаризировать былое сегодня будет к месту.
Место в политике и на карте
Прогрессивное (с точки зрения сегодняшних либералов) Временное правительство России, присвоившее власть после краха империи, на стремление окраин «надкусить» властный пирог глядело однозначно косо и долго воспринимало украинскую Центральную раду как строптивую общественную организацию, которую никто не избирал. В конце концов, впрочем, Петроград признал ее высшим органом местной администрации и отдал под ее управление пять губерний — историческую Малороссию. Рада, правда, хотела большего: притязала на девять губерний, включая весь Слободской край и всю Новороссию (о Крыме никто даже не заикался), но правительство Керенского ответило категорическим «нет». И, чтобы не оставалось сомнений в том, как метрополия намерена выстраивать отношения с регионом, учредило специальную должность «комиссара по Украине». Заявка на государственность, иными словами, была однозначно похерена — Украине вместо независимости назначили смотрящего (теперь, кстати, это тоже входит в перечень исторических обид Украины на «имперскую Россию»).
Временному правительству нельзя отказать в исторической последовательности: пять губерний именно в таком статусе — это Малая Русь времен Переяславской рады. Ведь формула о «воссоединении Украины с Россией» — это чистый миф: тогда ни Украины там не было, ни суверенного государства, поэтому юридически «воссоединения» и быть не могло. Более того, не было и «присоединения», как теперь пытаются доказать украинские историки. А что же было? Настойчивые просьбы гетмана Богдана Хмельницкого и казацких старшин принять запорожское войско — войско, а не государство! — под руку русского царя Москва обдумывала целых шесть лет, предвидя немало осложнений в отношениях с Речью Посполитой. А казачий круг в Переяславе, по сути, лишь ратифицировал решение Земского собора, вызревавшее шесть лет, еще раз подтвердив добровольное обязательство казаков: «Царского величества ратные люди всегда на рубеже для украины обереганья есть и вперед стоять учнут».
Сказано очень точно: «для украины обереганья…» — с маленькой буквы. Потому что не только в русских, но и в польских источниках топоним «украина» вплоть до ХХ века обозначал лишь географическую локализацию ее населения — порубежную окраину двух государств. И это не было какой-то местной особенностью. В древних русских летописях историки насчитали больше 20 различных «оукраин» и «украин» — «залесскую», «заокскую», «псковскую», «казанскую», «северскую» и даже несколько «сибирских украин». А в Поднепровье, наряду с официальным именем «Малая Русь», этот топоним стал таким же областным названием, как Волынь, Подолье, Покутье, Северщина, Червоная Русь, Слобожанщина, Новороссия. В таких примерно границах и достояла Малороссия до Первой мировой и Февральской революции.
Чудеса трансформаций пришли вместе с другой революцией — Октябрьской и ее «дочерней» войной — Гражданской. Историческое имя «Новороссия» заменили безликие ярлыки — «юго-восток Украины» (он же «Северное Причерноморье»), а Малороссия вообще исчезла с карт и выветрилась из голов (не фигурально — директивно: в ходе Всесоюзной переписи населения в 1926 году советская власть строжайше запретила записывать опрашиваемых людей малороссами).
Впрочем, по порядку. Вплоть до Октябрьской революции Ленин был решительным противником любых федераций, но как только встал во главе государства, которое в революционных вихрях могло расползтись по швам, резко изменил точку зрения: в унитарных рамках бывшую империю было не удержать. Строительство федеративного союза национальных республик растянулось на несколько лет, но первый «кирпич» в «федеративную стройку» был заложен ровно через неделю после залпа «Авроры» — 14 ноября 1917 года появилась «Декларация прав народов России», которую подписали Ленин как глава Совнаркома и Сталин как нарком по делам национальностей: провозглашалось право народов «на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства».
Как и крейсерский салют неделей раньше, этот заряд, стоит отметить, был хоть и громким, но холостым: формула «вплоть до отделения» исправно повторялась во всех Конституциях советской эпохи, как союзных, так и республиканских, но ни в первом издании, ни в последующих так и не была подкреплена правовым механизмом его реализации. Реально действовал другой механизм — «соборный»: железный обруч большевистской партии и карательных органов Советской республики, который семь десятилетий стягивал союз «центра» и «окраин». Занятно, как этот феномен сегодня трактуют 30 украинских историков, коллективно написавших фундаментальную монографию «Украинская государственность в ХХ веке» (Киев, «Полiтична думка», 1996): «Из-за спины великороссов постоянно выглядывала знакомая тень шовиниста-держиморды».
Приключения автономии
Оспаривать оценки современных украинских историков смысла нет — такая у них оптика. Но помимо оценочных измерений есть ведь и территория фактов, которая всегда выглядит убедительнее. Что на ней?
О своем рождении на свет Украинская Народная Республика (УНР) оповестила мир 19 ноября 1917 года третьим Универсалом Центральной рады, в котором декларировала себя как автономия в составе Русской Демократической Республики (это означало, что Октябрьский переворот она не признает и подчиняться большевистскому Петрограду не намерена).
Такой республики в ноябре 1917-го не существовало, зато имелись украинские представления об основах госстроительства на бывших имперских просторах. Концепция сводилась к самоопределению всех населяющих территорию наций, больших, малых и крохотных, чтобы из этих неравных дробей собрать «добровольную федерацию свободных народов». Председатель Рады Михаил Грушевский изложил эту концепцию в работе «Какой автономии и федерации хочет Украина», написанной за полгода до Октября. История этого документа весьма занятна: брошюра Грушевского в апреле 1917-го миллионным тиражом была отпечатана в… Австро-Венгрии (с которой Россия, напомним, ожесточенно воевала именно в это время) для распространения на территории противника. Почитаем ее в оригинале:
«…украинская территория должна быть сорганизована на основах широкого демократичного (не цензового) гражданского самоуправления, от самого низу («мелкой земской единицы») аж до верху — до украинского сойма (речь о законодательном органе. — «О»). Она должна вершить у себя дома всякие свои дела — экономические, культурные, политические, удерживать свое войско, распоряжать(ся) своими дорогами, доходами, землями и всякими натуральными богатствами, иметь свое законодательство, администрацию и суд. Только в некоторых делах, единых для всей российской державы, она должна принимать постановления ее общего представительства, в котором будут принимать участие и представители Украины».
Исходя из декларируемых принципов Российскую империю следовало исполосовать границами внутренних национальных образований, и у каждого были бы свои администрации, законы, суды и даже войска с правом собирать из них армию «земляков» для самозащиты или помощи своей этнической родине.
Звучит диковинно, но концепцию Грушевского уже в сентябре 1917 года обсудил съезд порабощенных народов России. В Киев тогда съехались около 100 делегатов от 12 национальных организаций (грузины, латыши, эстонцы, татары, буряты, белорусы, молдаване, казаки, представители каких-то тюркских и мусульманских организаций) и объявили свои народы «державными» на том основании, что они уже готовы провести национальные учредительные собрания. А в России одних языков больше 150, за каждым свой народ или народность, и если бы все они самоопределились таким же образом, то вектор движения был бы пугающе ясен — вместо страны оставалась бы территория.
Брошюра «Какой автономии и федерации хочет Украина» в апреле 1917-го была отпечатана миллионным тиражом в Австро-Венгрии, с которой Россия воевала. Автор — историк и политик Михаил Грушевский — стал первым председателем Центральной Рады
Брошюра «Какой автономии и федерации хочет Украина» в апреле 1917-го была отпечатана миллионным тиражом в Австро-Венгрии, с которой Россия воевала. Автор — историк и политик Михаил Грушевский — стал первым председателем Центральной Рады
Бывшая империя состояла из 78 губерний и 21 области, их границы не мешали людям переселяться с места на место и перемешиваться хоть семьями, хоть целыми селениями, зато мешали разойтись по национальным квартирам. Между тем концепция Грушевского в качестве ключевой перспективы предусматривала именно это — Федерация национально-территориальных автономий («дворец народов» по Грушевскому) превращала единое государство в лоскутное одеяло.
Поляки и литовцы тут же заявили, что их народы не останутся даже в перестроенном «дворце», а еврейские делегаты свой будущий национальный очаг видели только на палестинской прародине. Зато остальные участники съезда так прониклись мечтой о федерации суверенных народов, что учредили Совет народов России с местопребыванием в Киеве и усадили Грушевского на председательский стул. Не обошлось и без романтики: автор концепции объявил, что вслед за Украиной и Россией к народным федерациям придет вся Европа, а там и весь мир…
Разумеется, ни одна общероссийская политическая партия фантазией украинских революционных федералистов не загорелась. Можно не сомневаться, что ее в пух и прах разнесло бы и Всероссийское Учредительное собрание, если бы его не подставили под удар правые эсеры и не разогнали большевики. Но не случилось ей сбыться и дома: Всеукраинское Учредительное собрание запретил… Берлин.
Заграничные поправки
О немецких «шовинистах-держимордах» современные украинские историки не вспоминают, что как минимум несправедливо:
Концепцию будущей Украины как своей житницы и «Антироссии» кайзеровская Германия сформулировала для себя еще во времена канцлера Бисмарка, лишь слегка подправив польские умствования о «туранской» расе москалей и арийском происхождении поляков и украинцев.
Создать «Киевское королевство» помогла война, правда, короля не нашли, пришлось подобрать гетмана. Война внесла и другие коррективы: возник соблазн разделить рухнувшую империю еще на три протектората — Юго-Восточную Лигу, Центральную Россию и Сибирь.
С Лиги и началась новая федеральная стройка — под берлинским присмотром. В договоре Центральной рады с донским атаманом генералом Калединым она обозначалась как «союз Украины и юго-восточных областей России», что вполне совпадало с немецким проектом оторвать от России «район казаков меж Украиной и Каспием». Неудивительно и то, что оккупационная германская администрация сразу отдала половину Донбасса под управление Всевеликого войска Донского, другую половину — Украинской державе гетмана Скоропадского.
Старт проекта был резвый, но не срослось: грянула революция в Германии, которая снесла кайзера, а на Украину вместе с интервенцией привела Антанту. Под ее покровительством Центральная рада вернулась к власти (на сей раз во главе с петлюровской Директорией) и потребовала от Советской России «отступных» круче немецких: включить в этнические границы Украины Черноморскую и Ставропольскую губернии в полном составе, Кубань, Крым, Таганрогский округ, часть Ростовского округа, четыре уезда Воронежской и один уезд Курской губерний. Советская власть задыхалась в кольце фронтов, но ВЦИК на претензии отреагировал так же, как в свое время правительство Керенского: категорическим «нет».
Кончилось известно как: в вооруженной борьбе выиграл большевистский проект. И, когда пришло время строить советскую федерацию, среди вождей новой власти начался разброд: по каким лекалам?
Клинья в ассортименте
Когда Горбачев открыл ранее недоступные партийные архивы, к нам ринулись историки со всего света, среди них был и молодой американский исследователь Терри Мартин. Его книга «Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923–1939» (М.: РОССПЭН, 2011) опрокинула все расхожие представления об СССР. Почти 100 лет западные историки как дятлы долбили «советскую империю» и «великодержавный русский народ» за политику угнетения национальных меньшинств. А Терри Мартин – сам потомок украинских эмигрантов, пришел к выводу, что это была «странная империя», «империя наоборот». Вот ключевые тезисы Терри Мартина, которому Гарвардский университет предложил место профессора русской истории сразу после защиты диссертации (она и переросла в книгу):
«Ленин и Сталин очень хорошо понимали, что русские представляют для советского единства исключительно опасную угрозу, и именно поэтому настояли на том, чтобы русские не имели ни собственной полноправной национальной республики, ни всех прочих национальных привилегий, которые были даны остальным народам СССР. Только у русских не было своей коммунистической партии. <…> На всей территории Советского Союза границы проводились в пользу территорий национальных меньшинств и за счет русских регионов РСФСР. Из этого правила не было ни одного исключения. <…> Партия потребовала от русских примириться с их официально неравным национальным статусом — для того чтобы содействовать сплочению многонационального государства. Таким образом, иерархическое различие между государствообразующей нацией и колониальными народами было воспроизведено, но на сей раз воспроизведено в перевернутом виде».
От этих слов становится не по себе: выходит, и нас целых 70 лет точил «антирусский микроб»? Самый активный этап его культивации продолжался с 1922 по 1932 год. Во всех национальных республиках и даже этнических анклавах РСФСР по директивам XII съезда РКП(б) принялись наспех кодифицировать местные языки и наречия, доводить их до литературной кондиции («партия стала авангардом национализма нерусских народов», констатирует Терри Мартин). При этом русский язык изгонялся из школ, вузов, прессы, театров, делопроизводства («традиционная русская культура была осуждена как культура угнетателей»).
Особенно бурную деятельность развила КП(б)У, в рядах которой украинцами в начале кампании назвали себя только 23 процента членов, да и из них украинским языком владели меньше половины. Не мудрено: ведь только весной 1923 года ЦК КП(б)У принял постановление о разработке украинского языка и об издании Академического словаря на основе киевско-полтавского, а не галицкого наречия. А когда партийно-советский аппарат освоил новый государственный язык, наступил черед рабочего класса: «С 1926 по 1932 год доля украинцев в индустриальном пролетариате выросла с 41 до 53%» (монография 30 историков).
При таких темпах поощряемого руководством нацстроительства на украинских товарищей вскоре уже не было удержу: свои языковые экзерсисы они перенесли далеко за пределы республики. И так переусердствовали, что в декабре 1932 года Центральный комитет ВКП(б) через день принял два постановления об отмене «принудительной украинизации» — одно касалось Северного Кавказа, другое «всей РСФСР».
Комментируя эти партийные решения, Терри Мартин ограничился географией в духе «широка страна моя родная» (Центрально-Черноземный район, Казахстан, Средняя Азия, Дальний Восток), а речь-то шла о вполне конкретных регионах. Это Кубань, которую украинские историографы еще и ныне именуют Малиновым Клином; Поволжье, где распластался Желтый Клин; юг Сибири и север Казахстана, «объединенные» названием Серый Клин; и, наконец, Зеленый Клин — на Дальнем Востоке.
Что за Клинья и откуда они в российской политике и географии возникли? Предыстория у всех общая: сразу после отмены крепостного права из Малороссии, страдавшей от нехватки земли, потоки переселенцев устремились в открытые русские просторы — пешком, на волах, пароходами Доброфлота из Одессы во Владивосток, а когда поехал Транссиб, миграция приняла массовый характер, а зоны компактного заселения выходцами из Малороссии нарекли разноцветными (для наглядности) Клиньями. Когда революции (сначала одна, потом вторая) встряхнули всю страну до самых дальних окраин, быстро выяснилось: где со времен империи возник Клин, там после ее распада неизбежно появлялись разнообразные агитаторы украинства, причем нередко в сопровождении «друзей» — от германских до японских.
Занятная деталь: буквально на подножке увозящего в немецкую эмиграцию поезда гетман Скоропадский подписал документ, ставший в его правлении последним, — закон, согласно которому планировалось создание 54 консульских служб в 24 странах мира, из них почти половина — в российских Клиньях. Его последователи из Директории пошли дальше: Серый Клин и Желтый Клин успели договориться с Киевом о «намерениях», а с Малиновым Клином даже сподобились провозгласить некое подобие федерации (ее, правда, тут же прикончила Добровольческая армия Деникина). Но самый впечатляющий результат случился на Дальнем Востоке, о чем, увы, и сегодня широкая публика пребывает «не в курсе».
Журнал «Огонёк», №21 от 03.06.2019, стр. 38.
Фома аналитик
Не везет украинствующим как сто лет назад, так и сейчас.
Не задается у них с их украинским языком на всей территории т.н. украины.
Да и с мифическими украинскими землями на территории России также не ладится, как и что лет назад.
Не получится у них и с большим т.н. украинским государством.
Мозгов не хватает, да и жлобство
т.н. укръэлиты тоже сверх меры.
Вот что губит это несостоявшейся т.н. укргосударство.
А так хотелось, чтобы с Россией было рядом ещё одно дружественное русское государство, даже с украинским шармом.
Не дано.