Джон Дрейн.
Бросающиеся в глаза различия между Евангелием от Иоанна и синоптическими, естественно, привели к жарким спорам о том, в каких повествованиях лучше отражены события жизни и учение Иисуса.
В монументальном труде, посвященном происхождению Евангелий, Стритер утверждал, что Иоанн черпает вдохновение «не из первоисточников… а из той живой картины, которую нарисовало его собственное воображение, основываясь на современной апологетике». Для него Евангелие от Иоанна — это богословское истолкование жизни Иисуса, созданное во II веке, развернутая и образная проповедь, основанная на неверном понимании большей части синоптических преданий. И потому Евангелие не представляет ценности как достоверный рассказ об Иисусе. Теперь этот приговор рассматривают как крайне несправедливый по нескольким причинам:
Факт и вымысел в передаче сюжетов
Если предположить, что синоптический образ Иисуса «истинен», то Иоаннов должен быть «ложным». Такое искусственное противопоставление между синоптиками и Иоанном, даже если в нем есть доля истины, гораздо больше подходит для механистического понимания науки, ставшего популярным, благодаря рационалистически– материалистической философии европейского Просвещения. Но он совершенно не годится для понимания литературного произведения. Евангелия не подходят под категорию древних жизнеописаний (кстати, у Иоанна этот жанр соблюден точнее, чем у прочих трех евангелистов), но, тем не менее, это тщательно отделанные повествования, задача которых — рассказать о жизни и учении Иисуса. Их нужно оценивать не по стандартам научной точности, а по правилам художественного повествования. Ведь «истинность» рассказа оценивается иначе, нежели «точность» или «ошибочность» в других областях человеческого знания.
Совершенно ясно, что раннехристианские общины ничуть не беспокоило то, что в евангельском предании сочетаются и действительные факты, и вымысел. Если бы это было не так, они бы не потерпели существование четырех Евангелий, в которых, при всем своем сходстве, были и настолько существенные различия, что любая попытка согласовать Евангелия и получить один согласованный «точный» рассказ о жизни и учении Иисуса была заведомо обречена на провал. Первые христиане знали то, о чем позабыли позднейшие толкователи: и писатель, и историк испытывают одинаковые затруднения, пытаясь уравновесить голые факты и художественный вымысел. Хороший рассказ, который сумеет затронуть сердца и ум читателей или слушателей, возникает лишь из цельного и нераздельного сочетания того и другого.
Все четыре Евангелия содержат факты и вымысел, но у Иоанна, по-видимому, гораздо больше последнего. Возможно, его Евангелие больше трогало умы и сердца самых разных людей, живших в разные эпохи и в разных частях света, потому что оно открывало новые стороны той повести, которая уже была рассказана синоптиками.
Иоанн и синоптические Евангелия
Одно время было широко распространено убеждение, что автор Евангелия от Иоанна был знаком с синоптическими Евангелиями, потом– что у них есть ряд общих сюжетов. Это, например, история насыщения пяти тысяч (6:115; см. Марка 6:30-44 и параллельные места) и рассказ о помазании Иисуса в Вифании (12:1-8; ср. Марка 14:3-9 и параллельные места). По этой причине уже в первые века христианства высказывалось мнение, что Иоанн писал своего рода «богословское» истолкование «фактических» историй синоптиков. Так, Климент Александрийский называет его Евангелие «духовным» в сравнении с «физическими», или «плотскими», рассказами у синоптиков (цитата у Евсевия, Церковная история VI. 14.7). Отсюда неизбежно следует вывод: четвертое Евангелие написано позднее и по своей ценности уступает синоптикам.
Такое заключение все же можно оспорить по двум причинам. Во-первых, в свете недавних исследований стало ясно, что противопоставление «историзма» синоптиков «богословию» Иоанна — это сильное упрощение. Ведь синоптики тоже были богословами и не писали Евангелия, следуя исключительно биографическим интересам. Они несли читателям некую весть. Во-вторых, теперь широко признано, хотя и не всеми, что четвертое Евангелие не зависит от трех остальных и что его автор мог вообще не знать о них.
Более тщательное изучение историй, общих для всех четырех Евангелий, обнаруживает наряду со сходством и существенные различия. И это различия такого рода, что вряд ли удастся их объяснить богословскими или идеологическими причинами. Гораздо легче объяснить расхождение Иоанна тем, что он использовал другие источники, рассказывая о событиях, известных также синоптикам. Если проверить эту гипотезу во всех деталях, можно убедиться не только в том, что рассказ Иоанна опирается на другой источник, но и в том, что многое из информации Иоанна дополняет информацию других Евангелий, так что в совокупности история жизни Иисуса и Его служения становится понятнее.
Например, Иоанн 1:35-42 сообщает, что некоторые из учеников Иисуса раньше были последователями Иоанна Крестителя. Это замечание помогает понять роль Иоанна Крестителя у синоптиков как свидетеля об Иисусе и то, почему такой упор делался на «приуготовлении пути Господу». Рассказ Иоанна также помогает ответить на оставленный синоптиками без внимания вопрос о том, что делал Иисус в период между крещением и арестом Иоанна Крестителя. Синоптики сообщают, что Иисус начал Свое служение в Галилее после ареста Иоанна (Марка 1:14; Матфея 4:12; Луки 4:14-15). В синоптических Евангелиях рассказывается только об этом служении, хотя Матфей и Лука (Q) приводят слова Иисуса, сказанные Им в последнее посещение Иерусалима: «Как часто Я хотел собрать детей твоих вместе…» (Матфея 23:37; Луки 13:34), а это предполагает, что Иисус и до этого посещал Иерусалим неоднократно. Иоанн 2:13 — 4:3 описывает именно такой случай в самом начале служения Иисуса, когда Он проповедовал в Иудее одновременно с Иоанном Крестителем, в Галилею же вернулся после ареста Иоанна.
Иоанн 7:1 — 10:42 заполняет пробел в материале синоптиков, когда рассказывает о еще одном посещении Иерусалима, примерно за полгода до Его въезда в Иерусалим в Вербное воскресенье. Иоанн рассказывает и о том, как Иисус покинул Галилею и пошел в Иерусалим на Праздник Кущей (сентябрь) и оставался там до праздника Освящения Храма (декабрь), после чего из-за все возрастающей враждебности со стороны религиозных властей вернулся туда, где прежде проповедовал Иоанн Креститель (10:40). Он лишь ненадолго заглянул в Вифанию, когда услышал о смерти Лазаря (11:1-54). Немного позже, за шесть дней до Пасхи (апрель), Он в последний раз возвратился в Иерусалим (12:1, 12). Только это посещение описано у Марка более или менее подробно, хотя слова Марка «отправившись оттуда (из Галилеи), приходит в пределы Иудейские за Иордан» (Марка 10:1) предполагают и другие посещения.
Иоанн также дополняет рассказ довольно большим количеством подробностей, которые помогают объяснить некоторые детали в повествовании синоптиков. В конце рассказа о насыщении пяти тысяч Марк (6:45) сообщает, что Иисус велел ученикам уплыть на лодке, в то время как Он отпускал толпу. Но Иоанн (6:14-15) добавляет подробности и объясняет, что Иисус был вынужден поступить так, потому что народ намеревался провозгласить Его царем. Многие рассказы синоптиков о Тайной вечере и о суде на Иисусом могут быть полностью поняты только в свете той информации, которая содержится в Евангелии от Иоанна.
Вот почему Евангелие от Иоанна теперь все больше понимается как еще один ценный, самостоятельный источник. Содержащаяся в нем информация не зависит от синоптических Евангелий, но во многих важных моментах Иоанн дополняет остальные три.
Иудейские корни апостола Иоанна
Теперь также признано и то, что Евангелие от Иоанна имеет еврейские корни. Ранние предания указывали на Эфес как на место создания этого Евангелия. Поэтому ученые искали исключительно эллинистические корни, особенно из-за пролога (1:118), который описывал Воплощение в терминах греческого учения о Логосе. Но помимо того, что эллинизм, как теперь известно, был очень широко распространен по всей территории Римской империи, даже в Палестине, интересно отметить, что, если из Евангелия удалить пролог, то в нем останется немного того, что могло бы предполагать греческое происхождение. Евангелие не только постоянно подчеркивает осуществление ветхозаветных обещаний, но даже свою задачу евангелист излагает очень по-еврейски: «Дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос (Мессия), Сын Божий» (20:31).
Это впечатление подкрепляется более пристальным анализом языка Евангелия: во многих случаях его греческий язык показывает зависимость от арамейского. Автор часто употребляет арамейские слова, например, «Кифа» (1:42), «Гаввафа» (19:13), «Раввуни» (20:16), и затем объясняет их своим грекоязычным читателям. Даже значение слова «Мессия» объясняется в 1:41. Есть также места, где греческий язык следует правилам арамейского. Хотя это различие не всегда видно из современных переводов, приведем в качестве примера слова Иоанна Крестителя: «Я не достоин, чтобы развязать ремень Его обуви» (1:27, другие Евангелия дают правильное греческое выражение «не достоин развязать»).
Речения Иисуса у Иоанна также порой выражены в типичных для семитской поэзии параллелизмах (12:25; 13:16, 20), а некоторые части Его проповеди при обратном переводе на арамейский представляют собой совершенные образцы арамейской поэзии (например, 3:2930). Вряд ли Евангелие от Иоанна — это непосредственный перевод какого-то арамейского документа, хотя и такие предположения высказывались.
Но все эти факты, несомненно, предполагают, что учение в Евангелии от Иоанна восходит к тем же палестинским корням, что материал синоптических Евангелий. А любопытное использование арамейской грамматики в греческом произведении доказывает, что арамейский был родным языком автора.
Джон Дрейн, Путеводитель по Новому Завету. Пер. с англ. — М: Триада, 2007. — 620 с. John Drane. Introducing the New Testament by Lion Publishing pic, Oxford, England.