Почему мир оказался не готов к коронавирусу. Часть 1.
Во всем мире число заразившихся коронавирусом превысило 420 тысяч человек, из них почти 19 тысяч умерли. И если в Китае эпидемию удалось остановить, то в Европе сделать это не удается. Но остается много вопросов — «Лента.ру» узнала у автора популярных научных лекций на YouTube о коронавирусе, доктора биологических наук, профессора Школы системной биологии университета Джорджа Мейсона (США) Анчи Барановой.
Добрый и злой вирус
«Лента.ру»: О новом коронавирусе стало известно в декабре. Почти до марта все страны с интересом наблюдали что да как. После того как вирус в Китае подавили, «рвануло» в Европе и Америке. Это следствие того, что ситуацию недооценили?
Анча Баранова: Естественно, о том, что ситуация в Китае серьезная, лидеры всех стран знали давно. Но если вы живете стабильно, без потрясений, очень трудно взять и разрушить привычный уклад, исходя из каких-то прогнозов. Допустим, вас сегодня предупредят, что летом совсем отключат электричество в доме на несколько месяцев. Но вы же не сразу побежите покупать себе какой-то электрогенератор или батарейки. У вас есть бюджет на каждую неделю, свободных средств не хватает. И вы думаете: может, со следующей зарплаты или еще со следующей…
Государства живут по такому же принципу. Системы здравоохранения с коронавирусом не справляются не из-за того, что организаторы плохие и не подготовились. Существующая система саморегулируется таким образом, что в нормальной жизни справляется лучше, в условиях кризиса — хуже. В течение многих предыдущих лет усилия были направлены на снижение запредельной стоимости здравоохранения. Сейчас по этому поводу все сильно расстраиваются. Но если взять здравоохранение какой-то страны и нарастить ему десятикратный запас прочности — то есть на всякий случай увеличить количество аппаратуры или чего-то еще в десять раз, — цена за это просто равномерно распределится по всем больным. А ведь некоторые из них пришли к врачу просто за таблетками от головной боли или поноса.
Нет десятикратного запаса прочности ни в каких системах здравоохранения, потому что это делает значительно дороже стоимость лечения. И оно тоже чревато жертвами.
Почему в Италии эпидемия развивается так страшно, а в Германии — относительно спокойно? Правда, что есть злой и добрый вирус?
Боюсь, мем про злой и добрый вирусы запустила я сама. Пыталась по-простому объяснить, что в начале эпидемии ученым стало известно минимум о двух штаммах вирусов, которые вели себя с разной степенью агрессии. Но учитывая, что с момента публикации этой научной статьи прошел почти месяц, в каком-то смысле информация устарела.
Сейчас ученые составили международную карту распространения вируса. На трекере видно, в каких регионах какие штаммы «живут». Вирус эволюционирует. И нет сейчас такого, что он везде одинаков, в каждой стране немножечко отличается
В Италии, например, на 90 процентов тип вируса — итальянский. На карте он обозначен зеленым цветом, есть там и немножко красного типа, который прибыл из США. В Америку, судя по эволюционной модели, вирус прибыл из Китая, а не из Европы. Во многих странах Европы тоже китайский штамм, но попал он туда другим путем, через Иран. В результате эволюция местного вируса немного другая.
В Россию откуда попал вирус?
На этом вирусном трекере Россия пока не представлена, потому что еще не отправила в международную базу данных сиквенс (прочитанная последовательность генетического кода — прим. «Ленты.ру») выделенного вируса. Российских публикаций по этому поводу тоже нет. Уверена, что в России вирус отсеквенировали и кто-то это все анализирует. Просто пока в общую карту информация не встроена.
Чем отличаются варианты коронавирусов в разных странах?
Я не хочу сказать, что какой-то из штаммов коронавируса хороший, а другой плохой. По всей вероятности, большинство мутаций более-менее нейтральные. Еще не сделаны работы по сравнению частоты встречаемости каждого из штаммов вируса у легких и тяжелых пациентов. Может быть, есть какие-то отличия, но пока нам это неизвестно.
То есть сейчас знания о перемещении вируса по миру представляют интерес лишь для науки, а для пациента практической пользы тут нет?
Вы правы. Но довольно скоро это станет важным и для обычного человека — в тот момент, когда появится информация, клинические истории о том, как переносили заболевание люди с разными штаммами.
Почему информация так долго собирается, ведь это же важно для поиска лечения?
В последние двадцать лет здравоохранение в частности и наука в целом развивались так, чтобы затруднить допуск к персональной информации. Считается, что это личное право субъекта — предоставлять ли сведения о том, чем и как он болеет. Пользоваться этой информацией можно в агрегированном, то есть обобщенном виде. И только после того, как человек подпишет информированное согласие, что хочет в этом исследовании принимать участие.
Сейчас, чтобы собрать какие-то сведения о пациентах, эксперты должны составить миллион бумаг, поставить туда миллион печатей. Даже во время пандемии эти процедуры никто не отменяет. Естественно, врачи сейчас это делать не успевают. У них главная задача — людей спасать.
Шансы на излечение
А если знать, что этот пациент с коронавирусом заразился в Италии, а другой — от человека, прибывшего из Германии, можно спрогнозировать, по какому сценарию у них может развиться болезнь?
В Италии и Германии вирус практически никак не отличается. А почему там такие разные сценарии развития болезни — это как раз национальные особенности. Немцы немножко подисциплинированнее итальянцев, тщательнее соблюдают карантин.
И в Германии больше свободы у врачей, это важный момент. Там не сильно закручены гайки по поводу того, что врач должен лечить только так и никак иначе. Сейчас самым эффективным лечением считается комбинация противомалярийного препарата гидроксихлорохина и антибиотика азитромицина. Но в Германии многие врачи эту схему уже давно использовали, просто не публиковали протоколы. И у немецких докторов есть возможность «для творчества», они могут использовать препараты, которые фармакопеи (регламенты по лекарствам») других стран не признают, а в немецкой практике они сохранились.
Вы имеете в виду лекарства, которые специалисты доказательной медицины называют фуфломицинами? Информацию из Китая о том, что арбидол хорошо себя зарекомендовал в лечении коронавируса, наши врачи восприняли скептически.
Сейчас опубликовано исследование (правда, пока не в окончательном виде, а в препринте), где сравнивали препарат против эболы Favipiravir и арбидол. На бумаге совершенно четко видно, что противоэбольное лекарство лучше, пациенты с ним болеют меньшее количество дней. Значит ли это, что данные исследования показывают, что арбидол не работает? Нет, они исключительно о том, что препарат против эболы намного сильнее. Мы не знаем, работает ли российское лекарство само по себе, не в комплексе с другими. Такого контроля поставлено не было. И кроме того, самый большой невидимый слон в этой комнате — «Фавипиравира» от эболы на самом деле в реальности нет. В теории он есть — немножко, для испытаний. А на практике — нет. В России — вообще нет, так как он изобретен японской компанией, которая просто так им не поделится. Да и если бы мы были в Японии, все равно на практике нет, так как его сначала надо насинтезировать в достаточных количествах, на складе он не лежит. Ни в коем случае не защищаю арбидол. По арбидолу нет твердой доказательной базы. Не потому, что он испытан правильным образом и показано, что не работает, а просто никто на хорошем уровне — в дорогих, правильно организованных испытаниях — его не проверял.
Однако, если имеются средства, которые вроде немного помогают пяти или десяти процентам от всего числа больных, а не в 90 процентах случаев, безопасность которых доказана, то почему бы в данной ситуации ими не пользоваться? Но там, где медицина слишком зарегулирована — в Америке, в большинстве европейских стран, — это все запрещено. В Китае применялось очень многое, в Германии медики балансируют. В этих странах врач не подвергается стигматизации или наказаниям за использование «дополнительных» препаратов. Бывают также не совсем фармакопейные подходы к лечению, но эффективные. Например, переливание реконваленсцентной сыворотки (препарат из крови от выздоровевших людей — прим. «Ленты.ру») тяжелобольным. Это точно работает, но в рамках зарегулированного подхода крайне трудно все организовать так, чтобы снять этические вопросы. Например, такие: «А где вы взяли эту сыворотку?» «Правда от добровольцев, или вы их немножко «уговорили»?» «Вы им точно ничего не заплатили?».
Я полностью за доказательную медицину. Но когда у нас пандемия с большими жертвами и есть какие-то маргинализированные, но безопасные средства, то почему бы им не дать шанс на применение?
Маргинализированные?
Маргинализированные не в том плане, что плохие. Те, что точно не вредят, но при этом помогают лишь слегка. Та же аскорбиновая кислота к ним относится. Эти средства можно использовать на доврачебном этапе. Тем более что во время сезонных инфекций половина населения все равно витамин С как ела, так и будет есть. Но от врачей по поводу аскорбиновой кислоты рекомендаций к ним почти не поступает.
На уровне популяции это может иметь значение. Сейчас в США и Европе больницы перегружены. Человек приходит, а ему говорят: вот когда подскочит у вас температура до 42 градусов, приползайте. Если, благодаря этим маргинализированным средствам, из 100 тысяч человек хотя бы у пятидесяти болезнь не перейдет в тяжелую форму, то это уже хорошо. Это снизит нагрузку на высокопроизводительную медицину.
И еще раз хочу подчеркнуть, что ни в коем случае не выступаю за альтернативную медицину и против доказательной. Нужно иметь в виду, что у каждой монеты есть две стороны. Мы очень много внимания уделяли только одной.
В России в качестве профилактики коронавируса официально чиновники и врачи рекомендуют поднимать иммунитет гомеопатией. Имеет это смысл?
В народе есть устойчивое выражение — поднять иммунитет. Но иммунитет и так не лежит, он у всех скачет по-разному. У одних иммунитет силен против вирусов, у других — лучше сражается с бактериями. Если мы заранее начнем его поднимать, то ничего хорошего не получится. Иммунитет — он как армия. То есть армии можно приказать, она мобилизуется, поскачет как скажете. Но продержится несколько дней. И потом этот достигнутый уровень боевой готовности для нее будет обычным, нормальным. Для новой мобилизации вам нужно приложить в два-три раза больше усилий.
Поэтому пока в России явной эпидемии нет, не нужно ничего заранее поднимать, это контрпродуктивно. Может имеет смысл начать это делать, когда почувствуете первые признаки заболевания: горло першит, сухость в носу. И второе — если точно знаете, что контактировали с позитивным больным. Тогда поднимайте тем, чем вы привыкли. В этом есть позитивный психологический момент. Конечно, некоторые средства более эффективны (эхинацея, например), а некоторые — менее.
Не утихают споры, чем лучше сбивать температуру. Минздрав Франции сначала порекомендовал парацетамол, потому что ибупрофен способен усиливать коронавирус. Многие не соглашаются с этим.
Не все знают, что бесконтрольное увлечение парацетамолом может быть опасно. Если сейчас начнут его глушить в профилактических целях, то могут попасть с печеночной недостаточностью в больницу. Печень ведь мгновенно не отваливается. Человек просто начинает себя хуже чувствовать, устает, возможно, болит голова. И чтобы как-то исправить ситуацию, он снова глотает таблетку. Если в течение дня доза превысит четыре грамма — печени это не понравится. А четыре грамма в России — разрешенная доза. Потреблять такую разрешенную дозу две недели — наступит катастрофа.
И нужно знать, что примерно у 30 процентов населения, включая детей, — стеатоз печени (жир в печени, невирусный, хронический стеатогепатит). Для них все намного хуже с парацетамолом, и разрешенные четыре грамма для них — слишком много. Сейчас, кстати, ВОЗ убрала рекомендацию заменить ибупрофен на парацетамол.
Можно принимать аспирин для снижения температуры, который также довольно сильный антикоагулянт, способный препятствовать отеку легких. Но нужно помнить, что детям аспирин противопоказан. И вообще, нужно почаще советоваться с врачом.
Детский вопрос
В самом начале эпидемии у ученых была обнадеживающая информация о детях — они практически не заболевают, а если заразились, то переносят достаточно легко. Сейчас говорят, что это не так. Есть какие-то новые данные?
Все по-старому, просто немного изменилась эмоциональная окраска. Допустим, в самом начале эпидемии было известно о 1000 заболевших. Среди них детей практически не встречалось, максимум — у одного-двух, в легкой форме. Поэтому мы приходим к выводу, что дети практически не болеют. Но когда условно выборка стала 100 тысяч, из которых 200 — дети, то мы уже четче понимаем, что и дети заболевают. Хотя в целом процентное соотношение не изменилось, просто на маленьких цифрах это не так бросается в глаза.
Инфекционные заболевания у детей встречаются чаще, чем у взрослых. Потому что дети — они «новенькие», они еще этим не болели. А у взрослых на какие-то болезни уже иммунитет, да и иммунная система более зрелая. Если домашнего ребенка отдать в детский сад, он будет каждые две недели приносить домой какую-нибудь гадость, это широко известный феномен. Риновирус часто их поражает — он вызывает респираторные болезни, поражает и легкие, немного их ослабляет.
И если так получилось, что ребенок заболел чем-то, полежал с температурой два дня, а потом пошел скакать везде, то вирус из легких полностью еще не успел вычиститься. Если в это время ребенок подцепит коронавирус, то справиться с ним организму уже будет сложнее.
Кроме того, есть люди с недиагностированным врожденным иммунодефицитом и «слабым» антительным или же интерфероновым ответом. При наличии достаточно большой выборки больных несколько таких детей туда попадают, и они сильно болеют, а при маленькой — им может и «повезти».
Беседовала Наталья Гранина