Тихое и долгое восстание против исторической церкви. Новое вино и старые мехи — христианство постсекулярной эпохи.
Е. А. Степанова
В следствие уязвимости мыслительных моделей модерна, возникших в эпоху Просвещения, богословский диалог христианской церкви с постмодерном оказался более радикальным, нежели философский. Христианская теология находится сегодня в непростой ситуации: она всегда рассматривалась как сфера, имеющая отношение к «вечным истинам», и поэтому постмодернистское пренебрежение истиной является для нее вызовом.
Об отношении мира и Бога.
То же самое, и даже в большей степени, касается вопросов об отношении мира и Бога, о мире и месте человека в нем. Эта ситуация не является новой, поскольку христианская теология многократно менялась под влиянием культурно-исторических обстоятельств, был ли это переход из иудаистического мира в эллинистический, из греко-римской культуры в франко-германскую и восточнославянскую, от средневекового феодализма к Возрождению и затем к Просвещению, от развитых стран к «третьему» миру. Как отмечают американские теологи Стенли Гренз и Джон Франке, во всех этих изменениях христианское богословие демонстрировало как способность адаптироваться к новым контекстам, так и подчинять христианскую веру тем или иным идеологиям или культурным нормам.
Если говорить о западной христианской теологии эпохи постмодерна в целом, то она существует между двумя крайностями. Первая – это либеральное размывание специфики христианства и приспособление его к миру, которое часто прикрывается пиетистскими и эмоциональными аргументами, за которыми, в сущности, скрывается вполне секулярный рационализм. Вторая крайность — это фидеизм, утверждение примата веры над разумом, характерный для современного теологического фундаментализма. При этом фундаментализм опирается на авторитет Писания, а либерализм — на многообразие религиозного опыта. Между этими двумя крайностями располагается множество течений, находящихся под влиянием постструктурализма и деконструктивизма, которые, собственно, и можно обозначить, как постмодернистские. Многие теологи этого направления считают необходимым избавиться от традиционного понимания Бога как «основания бытия», и основополагающего принципа мира, поскольку, вслед за Ф. Ницше, полагают, что понятие «Бог» есть высшая организующая условность западного мира, и он больше не нуждается в ней.
Наиболее острые проблемы современной христианской теологии.
Можно выделить три основные проблемы, которые являются наиболее острыми для современной постмодернистской христианской теологии.
Проблема говорения о Боге. Модернистский дискурс откровения сегодня признается ограниченным и зависимым от культурно-исторического контекста, в котором не только Бог творил людей по своему образу и подобию, но и наоборот. Другими словами, привычный образ Бога был основан на представлении о человеке (и представлении человека) прежней эпохи, который не соответствует современным реалиям. Вопрос заключается в том, как говорить о Боге в терминах, адекватных современной плюралистической ситуации.
Проблема — существование христианского религиозного сообщества в плюралистическом обществе, которое допускает существование морального релятивизма.
В этой ситуации возникает новое соотношение между разными религиозными истинами, существенно отличающееся от раннего этапа модерности, для которого была характерна, во-первых, принципиальная убежденность в существовании объективной истины как отражения реальности вне зависимости от того, что являлось ее источником — знание или откровение; во-вторых, убежденность каждого христианского направления, в своем праве на монопольное обладание такой истиной. В плюралистическом обществе религиозная точка зрения может соревноваться или сосуществовать с другими религиозными или нерелигиозными взглядами, стремясь переубедить партнера по диалогу по поводу его или ее моральных ценностей. Но поскольку постмодернистская этика основана на иронии, всякое упоминание об авторитете и ссылка на него должны быть устранены из диалога, что создает возможность превращения самого диалога в бессодержательный.
Проблема «другого», заключающаяся в преодолении представления о христианстве как о религии «белого европейского человека» и элиминации расизма и сексизма.
Проблема — снятие противоречия между ортодоксией и ересью.
Одним из проявлений постмодернистского подхода в христианстве является скептицизм в отношении канона и ортодоксии всякого рода, отрицательное отношение к идее привилегированности одних текстов в ущерб другим, а также новое представление о соотношении ортодоксии и ереси. Сегодня широко распространены взгляды, согласно которым в первые три века в христианстве не было ничего похожего на «ортодоксальность» в смысле унифицированного учения, восходящего к апостолам и самому Иисусу, как, впрочем, не было и ересей как перверсии веры, осуществляемой маргинальными группами. Эта точка зрения предоставляет «неклассическим» теологиям полную свободу в использовании как канонических, так и неканонических текстов для обоснования своей позиции.
Не менее важным источником развития «неклассических» теологий является история раннего христианства. Сегодня она известна довольно подробно и пользуется широкой популярностью, что связано, во-первых, с результатами, полученными за триста лет развития историко-критических исследований Библии; во-вторых, с включением в широкий оборот множества ранее неизвестных текстов, таких, например, как рукописи библиотеки Наг-Хаммади и апокрифические евангелия. Место ранее существовавшего представления о целостности раннего христианства заняло признание того факта, что различия между людьми, называвшими себя христианами впервые три века нашей эры, едва ли не превосходят различия между современными христианскими деноминациями. Как и у них, у различных общин, разбросанных по обширной территории Римской империи, не было единого богословия, общих принципов управления, единой литургии, общепризнанного Писания и священнической иерархии.
Очевидно, что постепенно возникшее «официальное христианство» было лишь одной версией среди различных «христианств», которые существовали в ранний период, и, следовательно, превалирование единственной версии (и само ее существование) не было ни неизбежным, ни заранее предначертанным. Учения, которые позднее были определены как «ортодоксальные» и «еретические», представляли собой соревнующиеся интерпретации христианства и были распространены по всей Римской империи. Постепенно одна форма христианства была названа «правильной», а другие формы были признаны «еретическими» и отвергнуты. Этот процесс продолжался и дальше, и каждая новая версия христианства, возникавшая под влиянием тех или иных конкретных социально-культурных обстоятельств, была склонна воспринимать себя в качестве единственно верной. В этой связи Ф. Дженкинс отмечает: «Европейские христиане интерпретировали веру сквозь призму своих собственных представлений о социальных и гендерных отношениях и затем вообразили, что их специфический культурный синтез являлся единственной правильной версией христианской истины».
В христианстве, существующем в современном плюралистическом мире, традиционное соотношение ортодоксии и ереси подвергается все большему сомнению. Для многих людей их противопоставление вообще не имеет смысла, о чем ярко свидетельствует широкое публичное обсуждение смысла и значения апокрифических евангелий, например, «Евангелия от Фомы» и «Евангелия от Иуды» и сравнение их с каноническими евангелиями. Очевидно, что сегодня для многих христиан «ереси» представляют собой не искажение единственно правильного вероучения, а альтернативные варианты осмысления глубины евангельского послания.
Более того, в современном мире все более проблематичным становится проведение четкого методологического различия между истиной и ложью. Как иронически пишут об этом А. Кестенбергер и М. Крюгер, «в перевернутом вверх дном мире плюрализма и постмодерности, где разум как арбитр истины был заменен… ничем не стесненным и неприкасаемым авторитетом персонального опыта, старые определения оказались поставленными с ног на голову. То, что обычно расценивалось в качестве ереси, стало сегодня новой ортодоксией, а единственная ересь, которая теперь существует, — это сама ортодоксия».
Проблема — истина нам не передается из прошлого.
В некоторых вариантах решения других сложных социально-этических проблем, с которыми сталкивается современное христианство, явно прослеживается интернализация прежних авторитетов, являющаяся ключом к тому, что Э. Гидденс назвал «детрадиционализацией» или ослаблением влияния традиционных социальных институтов. Религия, основанная на традиции, подразумевает веру в знание и мудрость, заимствованную из авторитетного прошлого и передающуюся от поколения к поколению. Именно прошлое информирует настоящее и будущее о том, что нужно сделать для построения совершенного общества или обретения спасения. В свою очередь, детрадиционализированная религия, подвергая сомнению все, что имело место в прошлом в качестве «внешнего», отказывается от общепризнанных авторитетов. Их заменяет вера в знание и мудрость, которую может обрести каждый человек здесь и сейчас, без вмешательства некоего «высшего» авторитета. Истина не передается из прошлого, но обретается в непосредственном опыте переживания трансцендентного. Таким образом, детрадиционализация христианства означает не отказ от прошлого, но принципиальное изменение отношения к нему.
«Появляющаяся церковь» — декларация права современных поколений на свои, личные отношения с Богом.
Одним из ярких проявлений процесса детрадиционализации христианства с начала 1990-х гг. в западных странах стала так называемая «появляющаяся церковь» («Emerging Church») – транс-деноминационное, транснациональное движение людей, рассматривающих церковь в качестве открытого содружества, не озабоченных доктринальными формулировками, уважающих разные взгляды, призывающих по-новому интерпретировать миссию христианства в мире и повернуться лицом к таким важнейшим социальным и экономическим проблемам, как расизм, рабство, бедность, социальная несправедливость и экологическая ситуация в мире. Христиане, разделяющие идеи этого движения, часто предпочитают называть свои объединения не «церковью» или «конгрегацией», но «собранием» или «группой». Они образуют новые формы объединений, например, паб-церкви, интернет-сети, конференции и нео-гуманистические сообщества и обращаются к современным образованным и активным людям, ищущим более гибкого христианского ответа на вызовы мира постмодерности.
В целом, «появляющиеся христиане» отрицательно относятся к традиционным институциям; они высоко ценят социальную справедливость и экуменизм, преодолевающий теологические и экклезиологические границы; они не признают иерархические отношения; они приветствуют эксперименты и творчество в христианском сообществе; они стремятся к созданию «нейтрального религиозного пространства» нового типа, преодолевающего ограниченность и бюрократичность привычных церковных структур.
В теологическом смысле «появляющаяся церковь» рассматривает христианскую веру в качестве диалога, целью которого является не стремление убедить собеседника в своей правоте и не утверждение единственно возможной истины, но выслушивание друг друга и обмен равноценными историями. При этом сам диалог оказывается способом поддержания плюрализма христианских идентичностей. Таким образом, индивидуальная вера оказывается приоритетной по отношению к традиционным догматическим нормам. Кроме того, используются элементы «нарративного богословия», которое видит свою задачу в том, чтобы связать Писание, Церковь и жизнь отдельного христианина в единую историю.
Как отмечают многие исследователи современного христианства, сегодняшний плюралистический мир более не поддается интерпретации, стремящейся «во что бы то ни стало свести его к единству во имя окончательной истины». Разрушение прежней христианской метафизики или, говоря языком постмодернизма, «большого нарратива» христианства есть парадоксальный путь к обретению веры в современном мире, а новое христианство, утратившее свою метафизическую оболочку и лишенное претензии на обладание исключительной религиозной истиной, обретает новые возможности для своего развития.
Сегодня невозможно предсказать, каким будет христианство XXI в. Но, оглядываясь назад на его историю и пытаясь заглянуть в его будущее, мы, по словам Ф. Дженкинса, «снова и снова убеждаемся в том, что христианство демонстрирует потрясающую способность превращать слабость в силу». Христианство сегодня, как, впрочем, и всегда, существует в ситуации многообразия взаимосвязанных социально-культурных условий, которые изменяют содержание и форму христианской веры. Это многообразие имеет мало общего с исторически возникшим разделением церквей в Европе, корни которого лежат в политических конфликтах, которыми была полна европейская история.
Сегодняшнее многообразие проявлений христианства есть отражение разнообразия культурных реальностей разных регионов мира, а также разных путей, которыми христианское послание достигает людей, имеющий разный индивидуальный и коллективный жизненный опыт.