В этой мировой войне с пандемией, в отличие от предыдущих, все человечество выступает на одной стороне.
Андрей Елинсон
Пандемия коронавируса — это Третья мировая война в том единственном виде, в котором она возможна сегодня. И точно так же как это было в прошлые войны, новейшие технологии, развивавшиеся по экспоненте последние два десятилетия, ждали лишь этого триггера для того, чтобы запустить новую грандиозную трансформацию общества, считает управляющий партнер компании А1 Андрей Елинсон
Сегодня уже не нужно быть проницательным футурологом, чтобы понимать: мир находится в процессе взрывной технологической трансформации. В истории человечества революции в технологии всегда накапливались долго и постепенно, но рано или поздно некий триггер, спусковой крючок, запускал быструю перестройку и экономик, и общественных отношений. Правда, чаще всего эти поводы не были мирными: утверждение идеи всеобщего равенства потребовало 20 млн потерь в Первой мировой, а идея высшей ценности человеческой жизни утвердилась в результате Второй мировой с ее 50 млн погибших.
Пандемия коронавируса — ничто иное, как Третья мировая война в том единственном виде, в котором она возможна сегодня. По масштабу потерь и разрушений ее невозможно, разумеется, сравнивать с двумя предыдущими, но по эффекту, производимому на политику и экономику, общество и сознание, они вполне сопоставимы. И точно так же новейшие технологии, развивавшиеся по экспоненте последние два десятилетия, ждали лишь триггера для того, чтобы запустить новую грандиозную трансформацию общества. Технологическая платформа, инфраструктура, система коммуникаций, создававшиеся последние три десятилетия, стали полем боя в этой войне, а сами новейшие технологии — главным оружием. Они и позволят нам победить: ведь в этой войне, в отличие от предыдущих, все человечество выступает на одной стороне.
В последние годы бизнесмены и аналитики так часто предсказывали в экономике «дисрапт», что все утомились ждать его. Сегодня дисрапт — революционная трансформация — происходит на наших глазах. Компании-пионеры, запустившие этот процесс (Google, Amazon, Tencent, Alibaba и др.), развили новые технологии и новые отношения, которые начали менять традиционную экономику. Но удельный вес и темп этих изменений были настолько низки, что, казалось, переход займет не один десяток лет — сам Джек Ма еще недавно полагал так. Однако война с коронавирусом прорвала плотину, которая мешала развиваться компаниям-дисраптерам, и появившееся в ней окно возможностей расширяется день ото дня.
Сервис доставки, еще вчера занимавший пару процентов рынка ритейла, да и то лишь в мегаполисах развитых стран, испытывает взрывной рост, завоевывает малые города и вряд ли замедлит рост даже после отмены ограничений. Рынок удаленного образования, о пользе которого лениво спорили специалисты, на глазах начинает доминировать над традиционным университетом. В считанные недели появились новые онлайн-сервисы, о которых раньше говорили только самые смелые футурологи: Лувр удивляется росту потока посетителей — только не в залах, а на онлайн-площадке. Для крупных компаний участие в этой трансформации — единственный шанс выжить и не повторить печальный кейс Kodak, для новых игроков — возможность занять нишу, о которой раньше им и не мечталось.
За внешней трансформацией второй, еще более мощной волной идет внутренняя. Переход десятков миллионов людей на удаленную работу в течение одной лишь недели приводит к удивительным открытиям. Сотрудник, оказывается, более эффективно расходует рабочее время дома. Там он не гоняет бесконечный чай на корпоративной кухне, не курит с коллегами у входа и не трындит с партнером о погоде в переговорке. Трафик просмотра сериалов в рабочее время вырос незначительно, зато трафик корпоративных мессенджеров и сайтов онлайн-образования зашкаливает. Работодатель с удивлением осознает, что удаленная работа может быть на треть эффективнее офисной и вдвое дешевле ее, что аренда гламурного офиса в бизнес-центре класса «А» все эти годы была избыточной. Коворкинг, еще вчера казавшийся новшеством, сегодня выглядит устаревшим переходным звеном к дистанционному типу занятости — и вряд ли вернется к нам.
В итоге прямая связь между потребителем, поставщиком, сотрудником и местом непосредственного принятия решения по конкретному запросу сократилось с дней или недель буквально до миллисекунд. Это перемещает привычные ранее корпоративные пирамиды в один музейный ряд с древнеегипетскими. Пройдет пара лет, и компании нового формата, новых принципов самоорганизации будут с удивлением изучать разветвленные оргструктуры и бизнес-процессы вымерших компаний-динозавров как загадочный код, подлежащий расшифровке и не поддающийся объяснению. Вопрос «Как они тогда управляли бизнесом?» станет риторическим. Действительно, как?
Но впереди третья трансформация — самая важная и сложная для понимания. Это дисрапт бизнес-отношений, деловой среды и нематериальных факторов стоимости бизнеса. Старые связи разрушаются, на их место встают новые, — прежде всего эмоциональные.
В новой парадигме право сильного уйдет, его заменит право правого. Мечты или
Когда-то стоимость предприятия измеряли материальными активами, затем к ним добавилось могущество бренда, чуть позже — репутация, нарабатываемая через социальную ответственность, экологические программы, благотворительность. Сегодня, когда люди во всем мире объединяются в сообщества и стремятся держаться вместе, в числе важнейших факторов стоимости бизнеса окажутся способность к партнерству, эмпатия, справедливость. В этом и будет заключаться сила бизнеса в XXI веке — и еще долго после того, как побежденный COVID-19 уйдет в историю.
Глава Всемирного экономического форума Клаус Шваб еще в декабре 2019 года осторожно сформулировал эти новые отношения, назвав их stakeholder capitalism — что яснее всего звучит по-русски как «капитализм равных возможностей». Потребитель и производитель, сотрудник и работодатель, компания и государство — все заинтересованные стороны участвуют в этой новой системе отношений как ее равноправные акционеры, и справедливое партнерство между ними становится высшей ценностью.
Поменяются критерии силы: в феодализме ее олицетворял меч, в капитализме — денежный мешок, потом бренд. Завтра это будет нравственный облик (бизнесмены старой формации на этом месте упали в обморок). Соответственно, изменятся и инструменты силы: если когда-то договоренность с чиновником или судом обеспечивала успех в корпоративном споре, то теперь пост известного блогера о том, что он ударил женщину, резко сужает бизнес-возможности. Эта тенденция зародилась вчера, но завтра станет преобладающей.
Компании, много лет успешно работающие над разрешением споров между собственниками, урегулированием корпоративных конфликтов, должны оказаться на переднем крае этой трансформации бизнес-отношений. В новой парадигме право сильного уйдет, его заменит право правого. Мы можем быть первыми в России, кто встроится в этот неизбежный процесс. Победой в Третьей мировой станет установление норм справедливого бизнеса. И за это уж точно стоит воевать.