Мы вторые, после вас – но главные.
Владимир Можегов
Мы не можем позволить себе превратить Церковь в музей или любоваться ею как позолотой на государственном гербе, поскольку нуждаемся в ней так же, как в ежедневном общении со своей семьей и друзьями. Это все неизбежно, как дыхание и сама жизнь. Но это значит также, что прежде всяких усилий по обновлению Церкви нужно снова и снова пытаться осознать масштабы подобной миссии и осмыслить ее исторические пути.
1. «Ось мировой истории»
Христианская Церковь — дочь ветхозаветной. Вся ее традиция растет из еврейских корней, берет начало в еврейской традиции. И если мы говорим об истории Церкви как «истории Истины», то действительно должны признать еврейство (по слову Бердяева) «осью мировой истории.
Иудейская и христианская традиция сходятся в осмыслении начал истории. С момента, когда Бог избирает Авраама, обещая произвести от него бесчисленный народ, обещая благословить в нем все племена земные, начинается важнейший этап Божьего домостроительства. Бог отсекает избранный народ от иных народов стеной Закона и устремляет его к единой цели. С этого момента мир обретает как бы некий духовный полюс. А в момент рождения новозаветной Церкви снова меняет свои полюса (се, остается дом ваш пуст). Обетования, данные Аврааму (и всю землю, которую видишь, дам тебе и благословятся в тебе все племена земные), христиане относят к себе. Однако «духовная поляризация» мира не упраздняется. Наоборот, только сейчас она, наконец, и является во всей своей ясности и бескомпромиссности (даже ярости). Еврейство как мессианский народ со всем своим богоизбранничеством и после явления Христа не перестает оставаться осью мировой истории. Но продолжая страстно ожидать Мессию, оставаясь народом историческим по существу, играет в судьбах мира (и деле Божьего домостроительства) особую и во многом таинственную роль.
И именно напряжение между христианством и еврейством (а впоследствии и исламом) создает движение, ток мировой истории вплоть до самого последнего времени. «Еврейский вопрос», как замечал Бердяев, действительно оказывается главным сюжетом и ведущей темой исторической драмы. Очевидно, что без пристального внимания к этому сюжету и главной теме истории нам не понять бытия Церкви в мире как «истории Истины».
2. Иудеи против христиан
В 132 – 135 годах в Палестине вспыхивает мощное еврейское восстание против римского владычества. Самый популярный в то время религиозный лидер евреев рабби Акива (которого назовут впоследствии отцом талмудического иудаизма) провозгласит руководителя восстания Мессией, дав ему имя Бар-Кохбы (Сын Звезды). Восстание будет жестоко подавлено, Иерусалим переименован в Элию Капитолину, иерусалимский храм обращен в святилище Зевса и императора Адриана, еврейское население изгнано. Надежды евреев на создание своего государства будут похоронены вплоть до ХХ века, а отношения с Римской империей и христианами (проклятыми за то, что не поддержали восстания) окончательно испорчены. Спустя два века христианство завоюет Римскую империю и мир прочно встанет на рельсы, по которым его история будет развиваться вплоть до самого последнего времени.
Но давайте не побоимся сделать допущение (выходящее за рамки как христианской, так и еврейской ортодоксии), предположив, что иудеи приняли своим Мессией не Бар-Кохбу, а Иешуа Га-Ноцри. Можно ли представить себе в таком случае, как христианство мгновенно распространяется по всем иудейским общинам рассеяния? Как, исполняя свою миссию народа-священника, иудеи разносят свет Откровения по всей вселенной и с этой «духовной электрификации» начинается мирный процесс обращения, изменения, преображения мира? И так исполняются пророчества и мечты иудеев о мессианском веке, о Мессии-царе, несущем миру мир, свет и освобождение?..
Однако случилось иное. Мессия был распят, а его ученики, изгоняемые из синагог, обратились в изгоев, преследуемые властью, обывателями и более всего самими своими бывшими собратьями. Очевидно, и первые гонения на христиан при Нероне были организованы по доносу иудеев. С этого времени тысячи доносов иудеев на христиан начинают наводнять имперскую канцелярию. Римских иудеев, впрочем, можно понять. Иудейство имело в империи статус дозволенной религии (religio licita). Среди привилегий, которые давал иудеям их статус, была одна, которой они особенно дорожили. Они были единственными, кому позволялось не приносить жертвы римскому императору. Понятно, что, не желая подвергать опасности столь трудно установленное равновесие между предписаниями Закона и империи, иудеи старались всячески дистанцироваться от неуправляемых ренегатов-христиан (тем более что для внешнего взгляда те и другие долгое время были неразличимы), прилагая все силы к тому, чтобы христианство было признано religio illicita («недозволенной религией»). Со своей стороны, христиане, вынуждаемые постоянно обороняться и оправдываться перед римской властью, встали перед необходимостью объяснить разницу между ними и иудеями, принявшись составлять первые антииудейские сочинения.
3. Империя против иудеев
От отношений евреев и христиан перейдем к отношениям евреев и Римской империи. Если евреи были народом преимущественно и страстно историческим (поскольку только их ждало впереди событие, исполняющее историю), то во многом историческим народом можно назвать также и римлян, чьей целью и миссией стала Империя.
Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока,
Дам им вечную власть…
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! — налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных, —
писал римский поэт Вергилий (единственный, по замечанию Т. Элиота, для кого «среди всех поэтов классической древности… мир построен разумно, обладает порядком, достоинством и для кого, кроме древнееврейских пророков… история имеет смысл»).
Действительно, прямые аналогии словам «Энеиды» мы находим лишь в еврейских пророчествах о Мессии, которые становятся важнейшей частью еврейского предания как минимум со времени построения первого храма Соломона. Евреи также верят в свою миссию «народа-священника» и своего царя-Мессию, который должен воцариться над народами, неся им мир и благоденствие, являя милость покорным и смиряя войной непокорных: «Скажут мессии-властителю: “Такое-то государство взбунтовалось против тебя”, а он скажет: “Да погубит его нашествие саранчи”. Скажут ему: “Такая-то область не подчиняется тебе”. А он скажет: “Нашествие диких зверей да истребит ее”», — так о грядущем царстве Мессии говорится в книге Агады (еврейских сказаний и комментариев к библейским текстам). Это все та же римская мечта, римский идеал. И при этом — прямая конкуренция!
Но между римской и иудейской идеями есть и принципиальные различия. Об этом знаменитый в конце XIX века проф. Ф. Ф. Зелинский изящно и точно писал: «Иудея свое племенное божество объявила высшим; Рим напротив, свою судьбу поручил высшему из италийских богов» (т. е. идее справедливости). «Говоря “наш племенной бог есть высший бог”, народ-избранник говорил: “наше торжество несомненно”; говоря “наш бог есть справедливый бог”, он говорил: “наше торжество будет торжеством правды”. В этих двух верованиях залог бессмертия; и в самом деле, идею вечности воплотили два образа в истории человечества: на западе — Вечный Рим, на востоке — Вечный Жид». Отсюда, далее, и разница в духе: «Бог Израиля — ревнивый бог… ворота Рима гостеприимно открыты для богов-покровителей общин, граждане которых нашли приют в его стенах»… «Последствием побед Рима были союзы с покоренными общинами и их принятие в состав римского государства, последствием побед Израиля было бы уничтожение или порабощение побежденных, если бы эти победы состоялись. Но к счастью для человечества, залоги бессмертия, дарованные его гением обоим бессмертным народам, были различны: Риму — беспредельная власть, Израилю — несокрушимость страдания».
Принципиальная разница между римским и еврейским духом очевидна. Индивидуализм, справедливость, честность, прямота, благородство, открытая дружба, — все эти святые для римлянина вещи для еврея — абстракция. Смысл для последнего имеет лишь слово Бога, обращенное лично к нему. Добро — это то, чего хочет Иегова, зло — то, что стоит на Его пути. И если Иегова требует, например, вырезать без остатка всех «Хеттеев и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев», то исполнение Его воли и станет абсолютным добром, не требуя никаких дополнительных мотиваций (правда, Иегова объясняет: «дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом Богом вашим».
Такова божественная иррациональная логика веры!
Римлянину, чтобы оправдать уничтожение (геноцид) тех же карфагенян, «воли богов» будет явно недостаточно и потребуется апелляция к человеческому чувству справедливости. Карфагеняне приносят в жертву детей! — это действительно жутко и омерзительно, — и вот, прежде всего, почему «Карфаген должен быть разрушен».
Понятно, с каким негодованием смотрел римлянин и на еврея с его изворотливой моралью и несокрушимой верой в силу своего племенного бога и принципиальным отрицанием всех святых для римлянина вещей. Рациональное добро Рима увидело в еврее квинтэссенцию всего иррационального и значит — доводил римлянин до конца — квинтэссенцию зла.
Не возьмемся утверждать, что именно политическая и мессианская конкуренция послужила главной причиной римского антисемитизма. Последний стал скорее естественной реакцией на замкнутость и самоотчуждение еврейства (иными словами, прямым результатом той богоизбранности, которая в самом начале пути Израиля отделила его от прочих народов). Так, изучая причины античного антисемитизма в книге «Антисемитизм в древнем мире», С. Я. Лурье приходит к выводу, что последний «не только не был менее интенсивен, чем в наше время, но и выражался в таких же формах, как и теперь. Нет ни одного обвинения, бросаемого ныне евреям, которое не предъявлялось бы им уже в древности. Более того, самое развитие отношений между евреями и не евреями — терпимость и ассимиляция, антисемитизм и партикуляризм — в древности происходило в таких же формах, как и ныне». Даже христианство не внесло сюда ничего принципиально нового, лишь доведя эти обвинения до последних духовных столбов.
И все же суть обвинений, предъявляемых римлянами еврейству (двуличная мораль — одна для своих, другая для внешних, инакомыслие, антигосударственные устремления, жажда власти над миром), убеждает, что интуиция римлян безошибочно увидела в еврейском мессианизме своего конкурента. И дело не только в финансовых возможностях евреев, но и в силе их веры. Вся легитимность власти Рима над миром держалась на уверенности в универсальной справедливости римской государственности и божественном культе императоров (сомнительном и для них самих).
В центре стремлений евреев лежали обетования Бога (и всю землю, которую видишь, дам тебе во владение) и страстная мечта о Мессии-царе. И если римлянин с негодованием смотрел на еврея как несносного гордеца и человеконенавистника, то и еврей, в свою очередь, смотрел на «племя носящих тогу» как на «царство надменных», которое будет непременно наказано Иеговой за свою гордыню. Еврей твердо знал, что все его вековые унижения в конце концов будут оправданы и победа останется за ним. И с этим нельзя было ничего поделать. В глазах римлянина темнело, когда он смотрел на еврея, самим своим существованием отрицавшего все святые для него вещи, но этот метафизический орешек был ему не по зубам. Ненавидеть еврея ему было тем проще, что лицом к римлянину был обращен только негативный полюс еврейства, действительная же удивительная культура Израиля (с его чудесной метафизикой и огненными пророками) была скрыта за стеной Закона, которым Бог отгородил Израиль от прочих народов.
Противостояние римского и еврейского духа было, по сути, противостоянием между двумя нравственными концепциями — добром человеческим, рациональным и добром метафизическим, сверхрациональным. И этот выбор был, как видим, совсем не прост (было бы иначе, он давно бы был разрешен). Вера еврея была крайне двусмысленной, но живой и конкретной. Вера римлянина — простой и абстрактной, но… и двусмысленной не меньше. Все те прекрасные вещи, которые защищал римлянин, были реальны, но… лишь для меньшинства. Тогу не надеть без посторонней (т. е. рабской) помощи, как точно замечает С. Аверинцев. И по сей день благосостояние европейских демократий держится во многом за счет природных и человеческих ресурсов окружающих Запад традиционных восточных обществ.