Эпистемология христианства эпохи постмодернизма. Богословие Появляющейся церкви. Серия статей, Часть 3.
Роман Соловий
Несмотря на изобретательные усилия постмодернистских богословов сконструировать теологию, которая имеет универсальные значения, все их теологические конструкции в конце концов сводятся той или иной форме скептицизма или релятивизма.
Это обстоятельство вызвано тем, что в пределах постмодернистского мышления ни одна истина или этический принцип не могут рассматриваться как обладающие статусом нормативности. То есть, ни одно лицо или священное «писание» не может авторитетно свидетельствовать, что является истинным или правильным. «Истина» и «мораль» всегда находятся в контексте специфического общества, его культуры и модифицируются от одного общества к другому. Эта эпистемология фактически не оставляет места для провозглашения объективного, универсально авторитетного значения библейского текста. Т. Джонс, один из признанных лидеров движения, призывает христиан использовать такой подход к Писанию, утверждая, что «мы должны переставать искать какую-то объективную Истину, которая становится доступной, когда мы копаемся в тексте Библии»[15].
Чтобы понять релятивистский подход к истине и Писанию в богословских концепциях постмодерна, необходимо внимательно рассмотреть особенности эпистемологии постмодернизма, для которой характерны такие ключевые характеристики как дефундаментализм (или постфундаментализм), фрагментарность и конструктивизм[16].
Дефундаментализм (отказ от «базовости», «основоположности») провозглашает безосновательность познания, его «бессвязность» с фактами мира «как он есть»[17]. Критика присущего модернизму поиска фундаментальных оснований бытия и знания становится основой постмодернистской рефлексии, разрушающей веру в их существование. Постмодернизм, акцентируя трансформацию отношений человека с миром вследствие вторжения символических систем и культуры масс-медиа, которые конструируют мир в искусственных моделях, постулирует бессмысленность апелляции к «реальному» объекту.
Он исходит из предпосылки существования «культурного миро текста», вне которого либо ничего не существует, либо его связь с действительностью настолько ненадежна, что не дает достаточных оснований, чтобы судить о ней с достаточной степенью уверенности. Следовательно, разрушаются границы между объектами и представлениями о них, между истиной и ложью. Истина теряет статус определенности, абсолютности и универсальности. Теряет смысл сама идея «истинной» интерпретации, лишающей права на существование альтернативных разновидностей интерпретации. Нормой становится подход, согласно которому знание не может быть оценено вне контекста культуры, традиции и языка, которые делают его возможным.
В постмодернизме, как утверждает российский философ и публицист В. В. Аксючиц, «с позиций всеобщей изменчивости и случайности девальвируются основные категории разума: реальность, истина, человек, история, знание, философия, язык. Любое явление есть продукт времени и случая. Реальность сводится к языковой, текстовой модели, поддающейся бесконечным изменениям и интерпретациям. Вопрос об объективной истине бессмыслен, ибо всякая истина представляет собой лингвистическую, историческую либо социальную конструкцию, которая, в свою очередь, является интерпретацией предшествующих конструкций. Не существует и универсальных критериев, дающих возможность отличить истину от неистины, прекрасное от безобразного, добро от зла, возвышенное от низменного»[18].
Фрагментарность познания означает отказ от идеи поступательного увеличения знания на пути к истине. Ее место занимает принцип исторической и культурной ситуативности. Знание рассматривается как специфическое, локальное, происходящее «здесь и сейчас», но не как констатация универсальных законов. Фрагментарность знания связана с постмодернистской интерпретацией реальности как множественности, состоящей из разрозненных элементов и событий, трактовкой человека как комплекса не связанных между собой образов, событий. Вместо единой абсолютной Истины в постмодернизме на первый план выступает множественность относительных «истин», призванных к мирному сосуществованию и взаимному приспособлению в рамках плюралистического мировоззрения.
Конструктивистский элемент провозглашает перенос в постмодернизме акцента с образа мира «как он есть» на представление о мире в определенных социальных и лингвистических конструкциях, обусловливаемых социальными процессами и структурой властных отношений. Знание не содержит образов реального мира, оно состоит из конструкций, построенных на основании схем интерпретации. В 1979 г. мир увидела резонансная книга Ж.Ф. Лиотара «Состояние постмодерна»[19]. Лиотар связывает становление постмодернизма с нарастанием эрозии основных принципов или метанарративов, на которых традиционно базировалась западная цивилизация. Этим термином и его производными («метаистория», «метадискурс») Лиотар обозначает глобальные, всеобъемлющие формы мировоззрения, те «объяснительные системы», которые, по его мнению, организуют западное общество и служат для него средством легитимации – религию, историю, науку, психологию, искусство (любую форму знания).
В качестве примера Лиотар привел историю христианства о совершении Божьей воли на земле и спасении человечества, марксистскую политическую историю классовых конфликтов и интеллектуальную историю Просвещения о прогрессе разума. Согласно Лиотару, о ситуации «постмодерна» можно говорить как о «недоверии к метаповестованиям». Альберт Мелер развивает это определение: «все крупные философские системы оказываются мертвыми, все свидетельства прошлой культуры становятся ограниченными. Остаются небольшие повествования, которые принимаются отдельными группами и культурами. Претензии на глобальную истину – метаповествования – подавляют альтернативные подходы и мнения, «тоталитаризуют», и поэтому им нужно сопротивляться»[20].
Итак, цель постмодернизма состоит не в том, чтобы сформулировать альтернативный набор посылок, но в том, чтобы обеспечить невозможность возведения любых «крупномасштабных теоретических интерпретаций, претендующих на универсальное применение» (Ж. Вейс). Постмодернизм рассматривает христианскую веру как метанарратив и сводит ее к уровню личного мнения, в его трактовке вера не более чем симулякр (образ несуществующей реальности.), и в этом смысле христианство ничем не лучше любого другого убеждения. Вследствие этого в Постмодерне происходит не полноценное возрождение христианства после нескрываемо антихристианского, секулярного проекта Модерна, а отвоевание ограниченного фрагмента социального пространства. Христианство не достигает реванша, его лишь терпят в «постсекулярнном» мире (А. Малер).
Примечания
[15] Jones Tony. Postmodern Youth Ministry. Grand Rapids: Zondervan, 2004. P. 201.
[16] Судас Л. Г. Эпистемология постмодернизма. – [Cited 2008, 13 September] – Available from: <http://www.chem.msu.su/rus/teaching/ sociology/3.html>
[17] Призыв к христианской теологии отказаться от фундаментализма обосновывается в работе Stanley J. Grenz, John R. Franke. Beyond Foundationalism: Shaping Theology in a Postmodern Context (2001).
[18] Аксючиц Виктор. Рождение постмодернизма из духа буддийской метафизики. – 2001. – [Cited 2009, 10 May] – Available from: <http://www.pravoslavie. ru/jurnal/ideas/postmodernbuddha.htm>
[19] Лиотар Ж. Ф. Состояние постмодерна/Пер. с фр. Н.А. Шматко – М.: Институт экспериментальной социологии, Спб.: Алетейя, 1998. – 160 с.
[20] Mohler Albert. Ministry is Stranger Than it Used to Be: The Challenge of Postmodernism. – 2004. – [Cited 2009, 10 June] – Available from: < http:// www.albertmohler.com/2004/07/15/ministryis
Богословские размышления #11, 2010.