Владислав Иноземцев: Почему весь мир в XXI веке безнадежно отстал от Запада. Финансовая система, созданная в США и Западной Европе за последние полвека, позволяет этим странам не только успешно противостоять любым кризисам, но и оставаться абсолютными экономическими лидерами в обозримом будущем.
Всякий раз, когда мировая экономика сталкивается с кризисом, находится масса экспертов, предрекающих ей катастрофические катаклизмы. Между тем банальное сравнение глубины хозяйственных кризисов на протяжении последних ста лет, масштабов снижения уровня жизни в течение каждого из них и скорости преодоления кризисных явлений показывает, что экономики развитых стран становятся все более устойчивыми, а применяемые ими инструменты борьбы с возникающими вызовами — все более изощренными. Основными причинами этого я вижу технологическую и финансовую революции, которые начались в западном мире полвека назад и сегодня приносят свои плоды. Их подробному, но в то же время популярному анализу посвящена моя очередная книга*, которая появится на прилавках в октябре. Сейчас же я хочу поделиться рядом базовых мыслей и гипотез, кристаллизовавшихся у меня в ходе осмысления экономических событий 2020 года.
На протяжении нескольких весенних и летних месяцев США, государства ЕС, Великобритания и Япония мобилизовали для поддержки своих экономик около 7 трлн долларов, или чуть более 10% суммарного ВВП этих стран. В основной своей части эти деньги были «нарисованы»: правительства выпустили долговые бумаги, которые были тут же выкуплены центральными банками. Это не спровоцировало инфляции, не вызвало дополнительных расходов бюджета (ставка по бумагам близка к нулю, но и она по большей части возвращается в казну через распределение прибылей центробанков), резко укрепило фондовый рынок и увеличило национальное богатство соответствующих стран намного больше, чем их долг. Я полагаю, что это свидетельствует о качественно новом характере финансовой организации западных стран, которая на рубеже 1960-х и 1970-х годов выйдя из «зоны комфорта» Бреттон-Вудской системы, пришла в новое стабильное состояние, дождаться нарушения которого не хватит жизней Хазиных и Глазьевых.
На пути от Бреттон-Вудской системы к современности западная финансовая система (и западная экономика) прошла три этапа.
На первом, продолжавшемся с начала 1970-х по конец 1980-х годов, США отказались от золотого обеспечения доллара, пережили период сверхвысоких процентных ставок и сверхвысокой инфляции и смогли привлечь громадные инвестиции в технологически новые отрасли, предпосылки для создания которых появились на заре этого периода. Даже отказавшись от золотодевизной системы, Америка при этом не «пошла в разнос»: бюджетные и внешнеторговые дефициты были умеренными, как и капитализация фондового рынка. Однако стремительный технологический прогресс 1980-х и новая степень гибкости финансовой системы позволили США в этот период победить двух своих значимых соперников — Советский Союз и Японию, что стало триумфом формировавшейся постиндустриальной экономики над индустриальной. Для Запада это был период большого риска, который, как показала история, себя оправдал.
На втором этапе, между ранними 1990-ми и финансовым кризисом 2008–2009 годов, ситуация изменилась. Сначала Америка почувствовала качественно новую степень свободы, порожденную ее доминированием в технологической сфере. Затем, после финансовых кризисов 1997–1998 годов страны периферии осознали, что их денежные системы нестабильны, и занялись накапливанием валютных резервов, что сделало возможным наращивание американского долга. Появление огромного количества долларовых долгов сделало эту валюту крайне устойчивой: какой бы кризис ни случился в мире, стоимость доллара по отношению к другим денежным единицам растет, ведь все хотят встретить проблемы в той валюте, в которой им нужно рассчитываться по своим обязательствам. В этот период мы видели самые большие торговые дефициты США, но при этом американцы еще пытались «придерживаться правил» и даже сбалансировали федеральный бюджет в 1999–2001 годах. Между тем идея обрести свою мировую валюту увлекла европейцев, и на рубеже столетий к доллару присоединился евро.
На третьем этапе, начавшемся после 2008 года, система пережила наиболее драматичную трансформацию. Во-первых, в ответ на кризис впервые были осуществлены исключительно масштабные заимствования, в основном покрытые центральными банками. Во-вторых, в течение ближайших последующих лет ставки во всех развитых странах упали до нулевых значений, а «волны» «количественного смягчения» следовали одна за другой. В-третьих, Европейский союз предпринял не менее значимую эмиссию, чем США в 2008–2010 годах, ради спасения Греции в середине 2010-х — и притом без серьезных потерь для зоны евро. И вместо того, чтобы «обанкротиться» или допустить «крах» доллара и евро, западные страны встретили 2020 год в таком всеоружии, что практически немедленно вбросили в экономики средства, о которых никогда ранее не могло идти и речи, какие бы трудности ни маячили на горизонте. Более того: вливая в экономику 2 трлн формально заемных долларов, американцы получили прирост капитализации биржевого рынка (а это значит — активов пенсионных и инвестиционных фондов) более чем на 4,5 трлн долларов. Иначе говоря, развитые страны прикоснулись к «неограниченному богатству», воспроизводство которого в иных регионах планеты пока не освоено.
Несмотря на сказки о «мирном возвышении» Китая, «вставании с колен» России и бурном развитии стран БРИКС, в мире сложилась реальность, на которую не стоит закрывать глаза. Западные страны только в течение второго квартала 2020 года увеличили балансы своих центральных банков на сумму, превышающую «накопленные непосильным трудом» за 20 лет валютные резервы Китая, России, Саудовской Аравии, Бразилии, Южной Африки и ряда других стран. Это означает, что пытаться пугать Запад «выходом из долларовых активов» бессмысленно: центральные банки выкупят их на свой баланс без труда и проблем. Кроме того, с середины 2010-х годов переизбыток денег в развитых экономиках привел к возникновению такого феномена, как отрицательные процентные ставки — и он распространяется все шире. Если обслуживание государственного долга перестает требовать выплаты процентов, он может в случае необходимости увеличиваться практически бесконечно. Страны-эмитенты основных валют не имеют в собственном смысле слова ни внешней торговли, ни внешнего долга, так как расплачиваются деньгами, которые создают сами, — и это делает еще шире пропасть между ними и остальным миром, где национальные валюты представляют собой не более чем квитанции на покупку долларов и евро и любое колебание курсов отражается на торговом и платежном балансе. Это значит, что развитые страны практически не ограничены в средствах, которые могут направить на снижение зависимости от периферии, будь то американская «реиндустриализация» или европейская «декарбонизация»: те, кто говорит, что это «слишком дорого» и «экономически неоправданно», просто не понимают новых реалий (если есть сомнения в выгодности вложений в первоначально убыточные технологии, достаточно взглянуть на курс акций Amazon и Tesla).
При этом далеко не все сводится к финансам. Сама экономика развитых стран существенно изменилась за последние десятилетия. Если в 1920–1960-х годах усовершенствования большей части товаров приводили к их удорожанию, то сегодня доминирует обратный тренд. Все становится экономичнее и дешевле; компьютеры, телефония, услуги передачи данных падают в цене стремительно, а если учитывать скорость их совершенствования, то и вовсе невообразимо. Целые массивы услуг — прежде всего социальные сети, поисковые системы, облачные сервисы и файлообменники, электронная почта и передача текстовых сообщений — оказываются бесплатными. Повышение креативного характера экономики приводит к самому большому изменению последних десятилетий: потребление в значительной мере становится инвестицией в человеческий капитал, если таковой применяется во все более широком спектре видов деятельности. И в таких условиях развитые страны демонстрируют довольно высокие темпы роста при валовом накоплении, не превышающем 11–13% ВВП, в то время как в Кремле постоянно пытаются поднять этот показатель к 25%, считая, что уж тогда-то экономика точно ускорится (в Китае, замечу, при доле инвестиций на уровне не менее 30% ВВП темпы роста падают уже почти десять лет). Информационная экономика, основанная на современной финансовой системе, выглядит сегодня намного более устойчивой и самодостаточной, чем когда-либо ранее, — и это очень тревожный сигнал для мировой периферии.
На мой взгляд, начало 2020-х годов станет для мира чем-то похожим на начало 1970-х. Тогда многие центральные банки, аккумулировавшие доллары как актив, который обменивался на золото по курсу 35 долларов за унцию, вдруг осознали, что они просто владеют бумажками, за которые в Америке можно что-то купить (но через десять лет оказалось, что почти вдвое меньше, чем в момент объявления об отказе от привязки к золоту). Доллар превратился в то время из уникального денежного средства в обычную валюту крупнейшей экономики мира. В наши дни многим придется осознать, что доллар стал даже не столько деньгами, сколько уникальным инструментом регулирования и стимулирования американской экономики, а все прочие «функции денег» выполняет в рамках доброй традиции. Единственным фактором, который регулирует сейчас объем денежной массы, процентные ставки и прочие параметры финансовой системы, является потребность страны-эмитента в экономическом стимулировании, и поэтому роль глобальной периферии для условного Запада снижается и будет снижаться — вплоть, не исключено, до значений конца XIX века.
Мир слишком серьезно воспринял глобализацию как некий объективный тренд, ведущий к всеобщим процветанию и равенству. Однако она скорее была преходящим периодом, определившим движение западной системы из 1960-х в 2020-е годы. Иллюзия «догоняния» осталась иллюзией: разница в ВВП на душу населения США и Китая, выраженная в долларах, сегодня больше, чем 60 лет назад. Новая разделенность мира может оказаться кардинально отличающейся от той, которую мы помним по временам холодной войны: блоки и страны не будут стремиться воевать друг с другом (войны сегодня экономически бессмысленны — последней из войн, где контрибуции и добычи победителей превысили потери денег и активов, была прусско-французская война 1871 года), но их экономические системы будут отличаться ничуть не меньше, чем американский капитализм от советской плановой системы.
Есть ли шанс у стран периферии выправить положение? На мой взгляд, нет. Сегодня Запад пожинает плоды гигантского и очень рискованного эксперимента, который он вел с начала 1970-х до конца 2000-х годов. Америка не только сильно обогатилась, покупая у всего мира ценные товары на свои «зеленые бумажки»; она поставила на кон практически все, превратив собственную валюту в мировую в условиях, когда долги не гасились с такой легкостью, как сегодня, когда международная торговля была относительно сбалансированной и когда для привлечения инвестиций действительно необходима была невиданная открытость. Повторю: Америка, а затем Европа построили «новую экономику» прежде всего потому, что не испугались того, что в их валютах будет номинировано более 90% международно торгуемых долгов. В отличие от них, Китай, Россия и остальные страны пошли по противоположному пути, стремясь быть нетто-кредиторами мировой системы и не делать свои валюты конвертируемыми ради внутренней «стабильности». Результат налицо: юань и рубль сегодня имеют хождение почти исключительно в расчетах между странами-эмитентами и теми, кто покупает у них товары или услуги (что напоминает лишь «переводной рубль» времен Совета экономической взаимопомощи). Выбор такой модели объективно оставляет периферию экономически в «долгом ХХ веке» и вынудит ее переходить к преимущественному сотрудничеству друг с другом, а не с развитым миром, что еще более затормозит ее развитие.
Недавно президент Владимир Путин написал статью об итогах Второй мировой войны. Я не буду сейчас касаться ее деталей, отмечу лишь: многие комментаторы высказали мнение о том, что российский руководитель скучает по «новой Ялте», где можно было бы очертить контуры новой глобальной архитектуры. На мой взгляд, сегодня Россия и ее союзники имеют перед собой «новый Потсдам», причем как раз в тот момент, когда стало известно о наличии у одной из сторон ядерной бомбы. Именно ее — на этот раз в экономическом смысле — получили западные страны в ходе растянувшегося на полвека нового «манхэттенского проекта», перестроившего их финансовую архитектуру. Можно ли похитить тайную схему глобальных финансов? Вообще-то, в ней нет ничего секретного. Проблема состоит в ее воспроизведении, которое может оказаться куда более сложным, чем любое соревнование в уходящем в прошлое индустриальном мире.
Экономика без комплексов: к новому однополярному миру, Москва: Альпина Паблишерз, 2020.