Раньше в истории этого не случалось.
Владимир МОЖЕГОВ, публицист, журналист, сценарист, редактор
Давайте кратко проследим длинный путь Церкви к консолидации своего влияния и власти в обществе. Тысячелетнее Царство Божие на земле — такой была великая мечта Церкви в ее изначальном браке с империей. Как всякая великая идея, она несла в себе семя своего отрицания. Поскольку Церковь выше, глубже и шире государства, в браке с ним она неизбежно подверглась обструкции и сужению всех перспектив. Невеста Христова стала законной женой императора. Это трагическое падение вызвало реакцию монашества, восстановившего духовную вертикаль христианства. Но внутри единого тела Церкви с этого момента уже зрел разрыв, который через 700 лет привел к катастрофическому расколу Церкви. Конец единства христианского мира означал конец Средневековья, духовной осью которого была Византия.
С крушением Византии и началом Возрождения Европа входит в катастрофическую фазу своего развития. Волны исламских завоеваний заливают палубы европейского корабля, а центробежные силы (протестантская, научная, секулярная французская революции) разрывают его физическое и духовное тело. Место Церкви в самосознании Европы заменяют последовательно революция, затем науки и раса. В огне Второй мировой, в которой столкнулись идеи Просвещения и романтизма (цивилизации и культуры), погребя под своими руинами идеалы европейской цивилизации последних 2000 лет, выжила, пожалуй, лишь экономика. «Теперь экономика просто в центре объединяет нас вместо Церкви», — как заметил поэт. А как пророчески (еще перед самой войной) писал другой: «Но, кажется, что-то случилось, чего не случалось прежде: хотя мы не знаем, когда, почему, где и как. Люди оставили Бога не ради других богов, но ради безбожия; что отнюдь не случалось прежде. А затем Деньги и Власть, с позволенья сказать, Жизнь, Расу и Диалектику. Церковь отвергнута, башня разрушена, колокола низринуты, что же нам делать? Разве стоять с пустыми руками ладонями вверх. В век, постепенно идущий вспять» (Томас Элиот, «Камень»).
«За» и «против»
Однако многие не согласятся со столь мрачным взглядом и укажут на положительные изменения, и даже в Церкви. Действительно, в католицизме, например, со времени «Второго Ватикана» можно наблюдать большие перемены: желание гуманизации, единства, стремление к покаянию за исторические грехи. Но у каждого добра есть и своя изнанка. Человечество, как заметил Лютер, подобно пьяному на лошади: поддержишь его с одной стороны, оно тут же начинает заваливаться на другую. В довоенном мире преобладали консервативные идеалы (порядка, рыцарства, чести, иерархии), сейчас — либеральные (свободы, равенства, гуманизма). И те, и другие прекрасны ровно до тех пор, пока не оказываются чрезмерны. И сегодняшний радикальный либерал чреват этой чрезмерностью не меньше, чем фашистские европейские режимы 30-х. Церкви неприличен любой уклон. Но если мир слишком клонится влево, ей, скорее, пристало перейти на правый борт, чтобы сохранить общее равновесие. Во всяком случае человекоцентричность Церкви должна быть уравновешена Теоцентричностью, а не гуманизмом.
Не все просто и с единством. Раскол христианского мира породил современную катастрофическую цивилизацию. И если единственным спасением для Европы видится восстановление единства, то и страшит нас больше всего то же самое «единство». Ибо где гарантия, что оно окажется единством Церкви, а не ее темного двойника? Такой гарантии нет. И страх зелотов, баррикадирующихся в пещерах и монастырях, вполне оправдан. Чего больше в этой жажде единства — политики ли, братской ли любви, страха ли грозной опасности, перед которой Церковь должна сомкнуть ряды, позабыв распри? От этого, в конечном счете, зависит успех примирения.
О принесении Церковью покаяния за свои исторические грехи нельзя сказать ничего плохого. Покаяние — всегда благо. И хотя падшим миром оно воспринимается, как правило, как поражение, это, конечно, еще ни в коей мере не показатель. Рассчитывать на то, что ваше покаяние изменит мир, слишком самонадеянно. Хорошо уже, если оно изменит вас. Возможно, реакция мира, который, указывая на католиков (вот видите, они сами признают), продолжает бежать из Церкви, — лишь еще одно испытание, через которое надо пройти. Но изменяется ли Католическая церковь, освобождаясь от исторического груза греха? Расправляет ли она крылья? Возможно, переживаемый отток прихожан еще ничего не значит (тем более что в Южной Америке и Африке численность католиков, скорее, растет) и в испытаниях, которые нас еще ожидают, она заблистает как невеста Христова, став источником света для погружающегося в безнадежное уныние мира.
Но может быть и так, что покаяние не приносит ощутимого плода именно потому, что Церковь остается в расколе. А причины раскола оказываются не устранены именно потому, что покаяние не полно. Возможно, будучи верным юридически, покаяние не обретает той мистической глубины, откуда только и может засиять правда и свет Церкви. Так, например, в принципиальном вопросе ответственности и вины евреев за смерть Христа юридическая правота говорящих, что евреи как целый народ не могут нести ответственности за Богоубийство, — несомненна. Но с точки зрения Бога и Его иррациональной логики, это безупречная человеческая логика может не значить ровным счетом ничего. И евреи как Божий народ продолжают нести на себе бремя Жертвы, и слова «кровь Его на нас и на детях наших» остаются в силе. Рациональная же юридическая правота приводит лишь к снижению порога сопротивления злу.
Как справедливо писал Н. Бердяев, «Христианская история находится во внутренней борьбе с еврейским духом. И отношение к еврейству является внутренним испытанием для христианского духа, потому что как податливость и слабость христиан, отдающая их во власть еврейского духа, так и расовый антисемитизм, переходящий в насилие, одинаково не выдерживают этого испытания».
И именно в этой точке мы должны остановиться сейчас и, отбросив все экивоки и страхи быть неправильно понятыми, дать себе ясный отчет в реальном положении дел. Ибо именно в эту «точку» упираются, в конце концов, все разговоры о «новых путях» и «обновлении Церкви».