Долевое участие.
Александр Фролов, заместитель генерального директора Института национальной энергетики.
Росстат впервые назвал долю нефтегазового сектора в валовом внутреннем продукте (ВВП) России. В 2020 году этот показатель оказался самым низким за весь отчётный период (с 2017-го) — 15,2%. Однако в 2021 году углеводородная доля будет выше, чем в 2020-м.
«Нефть и газ — это не менее половины ВВП России. Нет, нефть и газ — не менее двух третей! Нет, 90% и ни процентным пунктом меньше!» Нечто подобное вы наверняка слышали в контексте рассуждений о нелегкой судьбе российской экономики и о том, насколько прочно она сидит на так называемой нефтяной игле.
Было бы странно заявлять, что наша страна не зависит от состояния нефтегазовых рынков. В 2014 году произошел обвал цен на черное золото — экономические показатели России падали, благосостояние населения снижалось. Цены начали восстанавливаться в 2017-2018 годах — показатели росли. Затем новый обвал, от которого наша экономика не успела оправиться, как наступил 2020 год.
В то же время и весь остальной мир испытывал потрясения от колебаний на нефтегазовых рынках. Да, их степень очень сильно отличалась в зависимости от структуры экономики страны. Но факт заключается в том, что кризисы 2014–2016, 2018 и 2020 годов задели всех. Энергоносители лежат в основе экономики, с ними связаны десятки отраслей. Когда романтично настроенные аналитики предвещали бурный рост экономик энергодефицитных стран в период низких цен на черное золото и голубое топливо, они забывали об этой взаимосвязи. Сокращаются инвестиции в нефтегазовый сектор — теряют заказы машиностроение, IT, металлургия, химическая отрасль и т.д.
По опутавшим весь мир производственным цепочкам колебания на нефтегазовых рынках накрывают всю планету. Наиболее ярко это продемонстрировал 2020 год.
Тем не менее вопрос о «нефтяной игле» отнюдь не праздный. И его неоднократно публично поднимало руководство страны, включая президента Владимира Путина. Наша экономика зависит от состояния рынков углеводородного сырья и эту зависимость надо снижать. Но насколько эта зависимость велика?
Задолго до того, как Росстат назвал долю нефтегазового сектора в ВВП, свое измерение «углеводородной доли» публиковал Минфин. Последние 15 лет — это ведомство регулярно сообщает об объёме нефтегазовых доходов в федеральном бюджете. В абсолютных величинах они выросли с 2,94 трлн рублей в 2006-м до 5,24 трлн рублей в 2020-м, достигнув пика в 2018 году (9 трлн рублей). С 2011 по 2014 годы углеводородная составляющая обеспечивала порядка 50% поступлений. Начиная с 2015 года, она уступает постоянно растущим не-нефтегазовым доходам, которые составляли в тот год 7,8 трлн рублей, а в 2020-м — 13,5 трлн рублей.
Данные Минфина коррелируют с оценками Росстата, по данным которого в 2017 году нефтегазовый сектор занял 16,9% в ВВП страны, в 2018-м — 21,1%, в 2019-м — 19,2%, а в 2020-м — 15,2%. Эти выкладки напрямую соотносятся с колебаниями на мировых рынках нефти и газа.
Стоит заметить, что Росстат учитывал предприятия, добывающие сырую нефть и природный газ, а также производящие продукты переработки углеводородного сырья. Кроме этого, учитывались компании, выпускающие товары и услуги, связанные с добычей углеводородного сырья, переработкой, транспортировкой и реализацией продукции конечному потребителю. Это достаточно разумный подход, так как он охватывает большую часть секторов, связанных с нефтегазом, и обеспечивает картину, которая в максимально возможной степени дает представление о реальном влиянии на экономику страны углеводородной составляющей.
Указанная доля в 15,2% вполне сопоставима с аналогичным показателем в такой стране как Норвегия. Однако, учитывая восстановление цен на углеводородное сырье и продукты его переработки, а также рост активности в нефтегазовом секторе, можно ожидать, что в 2021 году углеводородная доля в ВВП России окажется выше, чем в 2020-м. По аналогии с 2017 и 2018 годами.
Впрочем, эти показатели — лишь ориентиры, которые позволяют принимать решения ответственным лицам, а также вести более-менее обоснованные дискуссии в профессиональной среде. Куда важнее, насколько наша экономика становится устойчивее к колебаниям на внешних рынках.
События 2020-го и первой половины 2021 годов заставляют усомниться в обоснованности тех параметров финального витка большого налогового маневра, которые были приняты для повышения устойчивости нашей экономики от внешних вызовов. Но это тема для отдельной и весьма бурной дискуссии.
Зато можно сказать совершенно точно, что за прошедшие 10–15 лет в производственной составляющей самой нефтегазовой отрасли было сделано очень многое для того, чтобы повысить устойчивость нашей экономики. Масштабная модернизация перерабатывающих производств снизила зависимость российской экономики от импорта высококачественных продуктов нефтепереработки. Успешно ведется импортозамещение в области катализаторов. Россия стала независимой от внешних поставщиков в области трубной продукции, а также значительной части продукции машиностроения. Повысились наши возможности в области автоматизации, судостроения и т.д.
В этом смысле наша экономика давно слезла с нефтяной иглы. Она стала куда устойчивее, чем была 15 лет назад (перед мировым финансовым кризисом). Теперь осталось добиться самой малости: дальнейшего повышения устойчивости российской экономики на фоне внешних колебаний и роста благосостояния населения.