Форма и содержание истории: мы полны Божества.
М. Г. Абрамс
Незадолго до смерти Д. Г. Лоуренс написал развернутое толкование на Откровение Св. Иоанна. «С раннего детства до взрослого возраста, — писал он во вводной части, — в меня, как и в любого ребенка из семьи нонконформистов**, ежедневно вливали Библию, пока мое беззащитное сознание чуть ли не перенасытилось ею». Особое значение придавалось книге, заключающей Библию, и именно она впечатляла сильнее всего:
Не сомневаюсь, что к десяти годам я прослушал и сам прочел эту книгу от корки до корки десять раз… В низах общества, среди необразованных людей вы и сейчас обнаружите, что Откровение в большом ходу. Полагаю, оно оказывало и, возможно, все еще оказывает больше реального влияния, чем Евангелия или великие Послания 1.
Во многих аспектах Лоуренс даже недооценивает и широту распространения, и глубину влияния этой книги в Англии. Как показано в работах, составивших данный сборник, Книга Откровения привлекала благоговейное внимание величайших английских ученых — и гуманитариев, и естествоиспытателей, — находившихся как в лоне официальной церкви, так и вне его; к примеру, и Ньютон***, и Джозеф Пристли больше писали на тему пророчеств Откровения, чем на естественнонаучные темы 2. И сфера влияния Откровения тоже выходит далеко за пределы слоя «необразованных людей», верящих в буквальную истинность апокалиптических пророчеств. Ибо все мы — верующие и неверующие, необразованные и многоученые, — все мы, как и наши предки за два тысячелетия существования западной цивилизации, продолжаем жить в культуре, которая насквозь пропитана Библией. Это культура, где в повседневном языке имплицитно присутствуют теологические формулы; причем эти полученные по наследству категории мы склонны принимать за естественные принципы мироустройства и за универсальные формы мышления.
Полтора столетия назад Пьер Прудон, социально-экономический мыслитель леворадикального толка и приверженец «гуманитарного атеизма», признавал неизбежность религиозных концептов и механизмов мышления. Он писал, что он сам вынужден действовать как материалист — то есть путем наблюдения и опыта, — а выводы делать на языке верующего, поскольку иного языка не существует; не ведая, будут ли мои формулировки — теологичные, вопреки моей воле — поняты буквально или фигурально… Мы полны Божества — Jovis omnia plena*; наши памятники, наши традиции, наши законы, наши идеи, наши языки и наши науки — все заражено этим неизгладимым суеверием, вне которого мы не в силах ни говорить, ни действовать, без которого мы даже не мыслим 3.
Многие из схем и главных понятий гуманитарных наук, а также сюжеты и способы изображения характеров в большинстве наших литературных произведений 4 сформировались под воздействием моделей истории и теологических идей, восходящих к Библии и библейской экзегетике. И особенно сильно впечатались в эту библейскую культуру фабульные схемы, персонажи и образы из Откровения Св. Иоанна Богослова. Значительное число западных философов, историков, социально-политических теоретиков и, наконец, поэтов мыслило и воображало мир в свете Апокалипсиса; иногда это делалось в открытую; в других случаях авторы сознательно осуществляли перевод библейского мифа в абстрактные понятия и в модели, не предполагающие участия сверхъестественных сил; но в течение последнего столетия мы все чаще имели дело с переводом теологической модели на секулярный язык, происходившим в значительной мере бессознательно для самих авторов.
Откровение (или, по-гречески, Апокалипсис) — это заключительная книга библейского канона, где в форме символических видений представлена череда событий, начинающаяся прямо в данный момент; ее кульминацией станет резкий конец нынешнего неправедного миропорядка, на смену которому придет новое, идеально-совершенное состояние жизни возродившегося человечества. Умудренные историческим опытом, мы можем теперь выделить черты Откровения, с особой силой повлиявшие на формирование западных понятий о человеческом прошлом, настоящем и будущем.
Наиболее важны здесь представления о самой природе истории.
Как и в предшествующих книгах Библии, но только еще более последовательно, в Откровении проводится принцип преемственности по отношению к прошлому: иными словами, настоящее и будущее изображаются здесь при помощи буквальных или аллюзивных отсылок к более ранним библейским текстам, особенно к книгам Бытия и Исхода, к ветхозаветным пророкам и к апокалиптическим видениям из Книги Даниила. Таким образом, Откровение вбирает в себя и подтверждает ту концепцию земной истории, которая предполагалась предыдущими книгами библейского канона и которая вскоре будет эксплицитно описана христианскими экзегетами. Эта парадигма истории радикально отличалась от всех прочих.
В противоположность примитивистским* и циклическим моделям истории, характерным для древних греков и римлян (теория вечного возвращения), библейская парадигма предполагает, что земная история имеет неповторимый и острый сюжет с завязкой («Да будет свет»), катастрофой (грехопадением человека), кризисом (Воплощением и Воскресением Христа) и близящейся развязкой (внезапным Вторым Пришествием Христа в качестве Царя и последующей заменой старого мира «новым небом и новой землей»), которая обратит трагедию человеческой истории в космическую комедию. Более того, у этого исторического сюжета есть божественный Автор, который запланировал и середину, и конец истории еще до того, как все началось, который создал для истории и величественную арену, и всех действующих лиц; он полностью контролирует все происходящее и гарантирует конечную развязку. Как объявил Голос Иоанну после видения последних времен: «Я есмь Алфа и Омега, начало и конец, первый и последний» (Откр. 22, 13).
Эта библейская парадигма пережила свою оболочку — библейский миф — и глубоко проникла в западные представления об истории и предназначении человечества и мира. Она пронизывает все варианты этих представлений — общедоступные и утонченные, религиозные и светские. Суть в том, что история «имеет смысл» — то есть не является игрой слепого случая; нет, у истории есть сюжет, направляемый некоей руководящей силой, которая и ведет мир к конечной цели. Однако, начиная с XVIII века функция руководителя истории и гаранта достижения ее цели, ранее принадлежавшая внешнему, контролирующему все и вся Провидению, все чаще перепоручается иным силам, которые присущи самой истории, но все равно отличаются поистине божественной непогрешимостью; это могут быть имманентная телеология, диалектическая необходимость или комплекс причинно-следственных законов, движущих ходом истории. Но убежденность западного человека в том, что история имеет постижимый и целесообразный сценарий, все равно, фидеистический или природный, — восходит именно к схеме эволюции земного мира от Сотворения к Апокалипсису, письменно гарантированной сакральным текстом.
В контексте этой глобальной схемы Откровение изображает участников и события поздних и последних дней. Это делается в манере, наложившей сильный отпечаток на мысль и фантазию западного мира; впрочем, за счет двусмысленной композиции самого Откровения и гибкости схем, применявшихся для его интерпретации, влияние Апокалипсиса принимало самые разные, зачастую несовместимые между собой формы.
1. Царство земное и царство трансцендентное
В пророчествах и апокалиптике Ветхого Завета конечная цель — мирное Царство под Божественным управлением — мыслится как идеальное состояние человека на этом свете, которое продлится вечно. Так, в сне Даниила «как бы Сын человеческий», хоть и сходит с небес, но получает владычество над землей — «владычество вечное, которое не прейдет» (Дан. 7, 14). Однако в Откровении заключение скованного Дракона в бездне и возрожденное земное блаженство под властью Христа и его воскресших Святых продлится всего тысячу лет (millennium). Затем Дракон будет выпущен на волю, чтобы потерпеть поражение в финальной битве Армагеддона, после которой произойдет воскрешение всех мертвецов и Страшный Суд. Земная арена космической драмы, сыграв свою роль в божественном сюжете, уступит место «новому небу и новой земле», меж тем как «новый Иерусалим» снизойдет «с неба от Бога», чтобы заключить вечный брачный союз с Агнцем.
Религиозные фундаменталисты продолжают интерпретировать это обещание блаженства для искупивших свои грехи как относящееся исключительно к надмирному существованию в небесном Иерусалиме после того, как будут упразднены наша телесная жизнь и сей бренный мир. Однако со времен Реформации нарастает тенденция отождествлять обещанное вечное блаженство с тем вечным состоянием, в которое придет земной мир после соответствующего очищения и обновления. Так, Мильтон отказался рассматривать вопрос, где именно человечество обретет конечное блаженство, полагая этот вопрос неразрешимым и маловажным. Согласно Мильтону, означает ли «финальное всесожжение»… разрушение субстанции мира как таковой или всего лишь изменение природы его составных частей, это точно не известно и не стоит выяснения… Наше воссияние во славе будет сопровождаться обновлением неба и земли, и, следовательно, всех вещей, устроенных нам на потребу и радость, дабы мы владели ими в вечности 5.
В течение последних двух столетий возник ряд секуляризованных версий апокалиптических пророчеств, где счастливая развязка истории, разумеется, свершается на арене существующего земного мира, а существующая где-то вне времени вечность замещается бесконечностью — или, на худой конец, неопределенно долгой длительностью — посюстороннего времени.
2. Полярные противоположности
И апокалиптический рассказ, и пророчества — это мировая история, в которой есть только два цвета: черный и белый. Ее действующие лица — противоборствующие силы света и тьмы; между абсолютным добром и тотальным злом нет никаких переходных звеньев. На отрицательном полюсе — Сатана, Зверь и Великая Блудница, «Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным», а также земные орудия зла («цари земные и воинства их»), для которых экзегеты вскоре подобрали собирательное имя «Антихрист». Им противостоят Бог, Христос, «новый Иерусалим… приготовленный, как невеста, украшенная для мужа своего» и сообщество земных Святых. Конечная цель истории будет достигнута не путем компромисса между этими полярными противоположностями, но только после того, как силы зла будут истреблены силами добра.
Этот аспект Откровения породил малоприятное наследие — редуцированное историческое мышление, оперирующее абсолютными антитезами, не признающее никаких нюансов, индивидуальных особенностей, компромиссов. Весьма сложные социальные, политические и нравственные проблемы сводятся к паре категорий: «добро» — «зло», «хорошо» — «плохо», «праведник» — «грешник». «Кто не с нами, тот против нас», «либо ты помогаешь решать проблему, либо ты сам — проблема», а проблема может быть решена только путем уничтожения противной стороны. В массовом сознании — особенно в Америке и других странах с длительной, мощной традицией милленаризма — Откровение также породило взгляд на историю как на заговор, когда все катастрофы и перемены к худшему приписываются махинациям Сатаны или Антихриста, или кого-то из их земных агентов, которыми могут быть и индивиды, и социальные классы, и целые расы; эти слуги зла одержимы бесовским началом либо (в секуляризованных версиях) влекомы негативными силами исторического процесса. В периоды крайнего общественного стресса такой образ мысли способствовал возникновению коллективной паранойи — религиозной, расистской или националистической; именно она стояла за крестовыми походами, священными войнами, погромами, охотой на ведьм и другими попытками окончательного решения проблем путем массового уничтожения земных исчадий зла.
На утонченно-абстрактном уровне — то есть в рамках чистого интеллектуализма, без опасных моральных выводов — апокалиптическая парадигма также способствовала возникновению позиции, согласно которой все процессы — исторические, логические, эмпирические — мыслятся как результат динамического взаимодействия полярных противоположностей. Особенно рельефно это преобразование апокалиптического дуализма в логический механизм описания процессов выглядит у Уильяма Блейка, который не слишком преувеличил, признавшись Г. С. Робинсону: «Все, что я знаю, есть в Библии». У Блейка никогда не хватало терпения на компромиссные позиции, на приспособленчество, на то, что он именовал «Отрицаниями», понимая под этим термином «Исключения, Возражения и Нежелания Верить», которые не имеют настоящих антитез и потому инертны. Он стремился к консолидации противоборствующих сил в подлинные «Противоположности», ибо «Без Противоположностей нет движения вперед» и «Противоположности создают то, что верующие называют Добром и Злом» 6.
Ведь именно энергия, генерируемая напряжением между противоположностями, и движет всем развитием, формированием, творчеством. Библейская оппозиция абсолютных противоположностей и ее предначертанный исход были также и одним из множества источников, на базе которых возникла диалектика пост-кантианской немецкой философии, начерно набросанная Фихте, развитая Шеллингом и принявшая законченный вид под пером Гегеля. Движущей силой всякого процесса — включая логику, историю индивида и всего человеческого рода, а также самодостаточную, самопорождающую и самомотивирующую философскую систему как таковую — является непреодолимая потребность всякого элемента противопоставить себя своей противоположности или антитезе, либо перейти в нее; вторая антитеза, в свою очередь, порождает собственную противоположность в непрерывном движении к конечной цели, которая окажется либо взаимоуничтожением, либо стабильным равновесием всех противоположностей.
3. Конец как начало
Итак, из Откровения следует, что история движется по кругу и представляет собой, как выразился Карл Лёвит, «длиннейший кружной маршрут, предпринимаемый, чтобы, наконец, вернуться в начало» 7. «И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое». Однако новое репрезентируется как нечто возрожденное, а Endzeit, время конца — как возвращение утраченного Urzeit, начального времени. Небу и земле, которые Бог сотворил вначале, Он же кладет конец путем их сотворения заново; на место Адама и Евы, которые согрешили и пали, приходят Агнец и его искупленная Невеста; потерянный рай возвращается вновь в аналогичном виде, включая такие «эдемические» черты, как «река воды жизни» и «дерево жизни»; а люди в конце концов вновь обретут первоначальную невинность и сопутствовавшее ей блаженство, ибо «ничего уже не будет проклятого», а потому «и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет».
Некоторые отцы церкви уподобляли библейскую модель «Рая-который-предстоит-обрести-вновь» неоплатонической парадигме эманации (истечение из Абсолютного Единого — разрыв с ним — возвращение к нему); на этой почве родилась живучая идея, что разворачивающийся во времени процесс — как в истории человечества, так и в жизни всякого индивида — есть движение по кругу от блаженной слиянности с Целым через отделение от Целого, грех, изгнание и страдания назад к изначальному блаженству. Этот круговой маршрут часто воображали себе в духе библейской (и плотиновской) метафоры peregrinatio vitae; эту же идею усматривали и в евангельской притче о блудном сыне, который покидает свой дом, отправляется «в дальнюю сторону», расточает там «имение свое, живя распутно» и, раскаявшись, возвращается домой на радость отца.
Это представление об истории как возвращении кружным путем в исходную точку было разработано в ряде вариантов. В одном из таких вариантов заново обретенное в конце пути блаженство не только равно, но и превосходит изначальные невинность и счастье. К примеру, для Джона Мильтона — пуританина, понимавшего нравственную жизнь как предельно напряженную работу над собой, — грехопадение человека было лишь к лучшему не только потому, что оно дало нам Христа, но и потому, что ожидающий в конце пути рай будет заслужен, в то время как рай изначальный был всего лишь унаследован. Итак, когда Христос приимет своих верных рабов в царстве блаженства, земля
[Вcя раем будет, много превзойдя
Эдемский рай в блаженстве мест и дней]*
(«Потерянный рай», XII, 461—465).
Спустя век с небольшим философы и поэты нового поколения переосмыслили этот миф о круговом путешествии человека из Эдема в еще более сладостный рай, создав на основе этого мифа свою собственную, характерно-романтическую модель развития по спирали. Эта модель распространялась и на историю, и на жизнь отдельного человека, и на умственную деятельность, и на сферы нравственности, культуры и искусства. Всякий процесс начинается с нерасчлененного целого, которое затем разделяется на все более мелкие части, чтобы в итоге прийти к высокоорганизованному целому, которое имеет гораздо более высокий статус, чем изначальное целое, поскольку вобрало в себя все имевшие место разделения и противопоставления. Как позднее резюмировал эту идею романтиков Гуго фон Гофмансталь: «Всякое развитие происходит по спирали, ни от чего не уходя, но возвращаясь в ту же точку на более высоком витке».
Постоянный сюжет Блейка, кочующий из одного его стихотворного пророчества в другое, он сам в начале «The Four Zoas» описывает так: «Совершенное Целое… Эдема», олицетворенное в фигуре единственного Первоначального Человека, сменяется «Его падением в Разделенность, и Его Воскресением в составе Целого». Подобное развитие событий очерчено Блейком в другом месте как спиральное движение от простодушной невинности к «невинности высокоорганизованной»; или, в другом блейковском описании, как утрата человечеством Эдема и людские усилия завоевать посредством «умственной борьбы» Новый Иерусалим, представляющий собой не просто первозданный сад, но великий город цивилизации, разума и искусств.
Фридрих Шеллинг столь же открыто заимствует лексику Книги Откровения в качестве опоры для своей спиральной концепции интеллектуального и исторического прогресса. «Я полагаю Бога первым и последним, Альфой и Омегой, но как Альфа он отличается от себя как Омеги». Ибо вначале он — всего лишь «Deus implicitus» и лишь «как Омега он — Deus explicitus» 8. Переведенное на язык философских понятий, это теологическое представление дает на выходе философский метод Шеллинга. «Философия, — заявляет он, — открывается Абсолютом и отсутствием каких бы то ни было противоположностей», а «ее конечное предназначение» состоит в том, чтобы «привести мир к высшей, воистину всеобъемлющей целостности» — «идеальной включенности всего-в-одно», которая есть «единственное воистину абсолютное знание, которое также является… знанием Абсолюта». И этот процесс, добавляет Шеллинг, «относится к наукам в той же мере, что и к искусству» 9.
Те же знакомые нам первоисточники и структуры мы обнаруживаем и в диалектике Гегеля. Как сам он написал в заключении своей малой «Логики»: «Мы теперь возвратились к понятию идеи, с которой мы начали. И вместе с тем это возвращение назад есть движение вперед» 10. И куда бы мы ни посмотрели — на историю, на логику, на метафизику, на область науки или на область искусства, — всюду мы находим один и тот же процесс самодвижения Духа. Исчерпание этого процесса, или «Абсолют», избывший и в то же самое время сохранивший все имевшие место акты самоотчуждения, — это и есть та самая «Истина», которая включает в себя в организованной форме не более и не менее как все сущее без изъятия. Как описывает это сам Гегель, откровенно проводя параллель между своей концептуальной схемой и «жизнью Бога и божественного познания»:
Истинное — это не «первоначальное единство как таковое или непосредственное единство как таковое», которое «не придает серьезного значения инобытию и отчуждению, равно как и преодолению этого отчуждения». Нет, Истинное — это продвижение кружным путем, становление себя самого, круг, который предполагает в качестве своей цели и имеет началом свой конец и который действителен только через свое осуществление и свой конец 11.
Перевод с английского Светланы Силаковой
Примечания
1 D. H. Lawrence. Apocalypse [1931]. L., 1972. P. 3, 5—6.
2 См. Frank E. Manuel. The Religion of Isaac Newton. Oxford, 1974; обзор сочинений Пристли об Откровении см. в: Clarke Garrett. Respectable Folly: Millenarians and the French Revolution in England. Baltimore, 1975, ch. 6.
3 P. J. Proudhon. System of Economical Contradictions [1846] / Trans. by Benjamin R. Tucker. Boston, 1888. Vol. I. P. 27, 30 — 31.
4 О библейских схемах в художественной литературе Запада см.: Frank Kermode. The Sense of an Ending: Studies in the Theory of Fiction. N. Y., 1967.
5 Milton. The Christian Doctrine, I, XXXIII. См. также «Потерянный рай», XII, 463—464: «Whether in Heav’n or Earth, for then the Earth / Shall all be Paradise…» [«…Он верных наградит / Блаженством в Небесах иль на Земле; / Ведь Раем станет вся Земля тогда» (пер. Арк. Штейнберга)].
6 H. C. Robinson. Blake, Coleridge, Wordsworth, Lamb, Etc. / Ed. by Edith J. Morley. Manchester, 1922. P. 22; Blake. Jerusalem, 17, 33—35, а также The Marriage of Heaven and Hell, Plate 3.
7 Karl LЪwith. Meaning in History. Chicago, 1949. Р. 183.
8 F. W. J. von Schelling. Denkmal der Schrift… des Herrn F. H. Jacobi // F. W. J. Von Schelling. SКmtliche Werke. Teil. I. Bd. 8. P. 81.
Schelling. Vorlesungen uber die Methode des Academischen Studiums // Op. cit. Teil. I. Bd. 5. P. 275.
10 The Logic of Hegel / Trans. By W. Wallace / 2nd ed. Oxford, 1892. P. 379. [Рус. пер. цит. по: Гегель. Наука логики // Гегель. Энциклопедия философских наук. М.: Мысль, 1974. Т. 1. С. 424. Вообще-то эта работа известна под официальным названием «Логика» (как в оригинале) или неофициальным названием «Малая логика» (в отличие от подлинной «Науки логики», или «Большой логики», представляющей собой гораздо более пространный труд Гегеля). — Примеч. пер.]
11 Hegel. Phenomenology of spirit / Trans. By A. V. Miller. Oxford, 1977. P. 10—11. [Рус. пер. цит. по: Гегель. Феноменология духа. М.: АН СССР, 1958. С. 9.]
М. Г. Абрамс. Апокалипсис: тема и вариации. Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2000.