Сегодня «тварь торжествующая» бросает вызов монополии древних поколений на Божьи истины.
Е. А. Степанова
Сегодня мы являемся свидетелями наступления эпохи нового глобального христианства в том смысле, что оно в самых разнообразных формах присутствует на всех континентах ив большинстве стран мира.
Повсюду идет постоянный процесс возникновения новых христианских деноминаций, которые опираются не только на догматические нормы, сформированные много веков назад представителями интеллектуальной элиты тогдашнего общества на основе метафизики, сформулированной греческой философией, но и на местные религиозные представления и обычаи. Вся история христианства наполнена примерами отклонения от догматических норм, но прежде они воспринимались преобладавшей католической, православной или протестантской традицией как девиантные модели, требующие неукоснительного искоренения. Новая эпоха ставит перед верующими и их церквами новые проблемы:
Одна из проблем — это говорения о Боге. Прежний, модернистский дискурс откровения сегодня признается ограниченным и зависимым от культурно-исторического контекста, в котором не только Бог творил людей по своему образу и подобию, но и наоборот. Другими словами, привычный образ Бога был основан на представлении о человеке (и представлении человека) прежней эпохи, который не соответствует современным реалиям. Вопрос заключается в том, как говорить о Боге в терминах, адекватных современной плюралистической ситуации.
Другая проблема — существование христианского религиозного сообщества в плюралистическом обществе, которое допускает существование морального релятивизма. В этой ситуации возникает новое соотношение между разными религиозными истинами, существенно отличающееся от раннего этапа модерности, для которого была характерна, во-первых, принципиальная убежденность в существовании объективной истины как отражения реальности вне зависимости от того, что являлось ее источником — знание откровение или мифы; во-вторых, убежденность каждого христианского направления, в своем праве на монопольное обладание такой истиной. В плюралистическом обществе религиозная точка зрения может соревноваться или сосуществовать с другими религиозными или нерелигиозными взглядами, стремясь переубедить партнера по диалогу по поводу его или ее моральных ценностей. Но поскольку постмодернистская этика основана на иронии, всякое упоминание об авторитете и ссылка на него должны быть устранены из диалога, что создает возможность превращения самого диалога в бессодержательный.
Одним из проявлений постмодернистского подхода в христианстве является скептицизм в отношении канона и ортодоксии всякого рода, отрицательное отношение к идее привилегированности одних текстов в ущерб другим, а также новое представление о соотношении ортодоксии и ереси. Сегодня широко распространены взгляды, согласно которым в первые три века в христианстве не было ничего похожего на «ортодоксальность» в смысле унифицированного учения, восходящего к апостолам и самому Иисусу, как, впрочем, не было и ересей как перверсии веры, осуществляемой маргинальными группами. Эта точка зрения предоставляет «неклассическим» теологиям полную свободу в использовании как канонических, так и неканонических текстов для обоснования своей позиции.
Не менее важным источником развития «неклассических» теологий является история раннего христианства. Сегодня она известна довольно подробно и пользуется широкой популярностью, что связано, во-первых, с результатами, полученными за триста лет развития историко-критических исследований Библии; во-вторых, с включением в широкий оборот множества ранее неизвестных текстов, таких, например, как рукописи библиотеки Наг-Хаммади и апокрифические евангелия. Место ранее существовавшего представления о целостности раннего христианства заняло признание того факта, что различия между людьми, называвшими себя христианами впервые три века нашей эры, едва ли не превосходят различия между современными христианскими деноминациями. Как и у них, у различных общин, разбросанных по обширной территории Римской империи, не было единого богословия, общих принципов управления, единой литургии, общепризнанного Писания и священнической иерархии.
Ереси и ортодоксия
Очевидно, что постепенно возникшее «официальное христианство» было лишь одной версией среди различных «христианств», которые существовали в ранний период, и, следовательно, превалирование единственной версии (и само ее существование) не было ни неизбежным, ни заранее предначертанным. Учения, которые позднее были определены как «ортодоксальные» и «еретические», представляли собой соревнующиеся интерпретации христианства и были распространены по всей Римской империи.
Постепенно одна форма христианства была названа «правильной», а другие формы были признаны «еретическими» и отвергнуты. Этот процесс продолжался и дальше, и каждая новая версия христианства, возникавшая под влиянием тех или иных конкретных социально-культурных обстоятельств, была склонна воспринимать себя в качестве единственно верной. В этой связи Ф. Дженкинс отмечает: «Европейские христиане интерпретировали веру сквозь призму своих собственных представлений о социальных и гендерных отношениях и затем вообразили, что их специфический культурный синтез являлся единственной правильной версией христианской истины».
В христианстве, существующем в современном плюралистическом мире, традиционное соотношение ортодоксии и ереси подвергается все большему сомнению. Для многих людей их противопоставление вообще не имеет смысла, о чем ярко свидетельствует широкое публичное обсуждение смысла и значения апокрифических евангелий, например, «Евангелия от Фомы» и «Евангелия от Иуды» и сравнение их с каноническими евангелиями. Очевидно, что сегодня для многих христиан «ереси» представляют собой не искажение единственно правильного вероучения, а альтернативные варианты осмысления глубины евангельского послания. Более того, в современном мире все более проблематичным становится проведение четкого методологического различия между истиной и ложью.
Как иронически пишут об этом А. Кестенбергер и М. Крюгер, «в перевернутом вверх дном мире плюрализма и постмодерности, где разум как арбитр истины был заменен… ничем не стесненным и неприкасаемым авторитетом персонального опыта, конвенциональные определения оказались поставленными с ног на голову. То, что обычно расценивалось в качестве ереси, стало сегодня новой ортодоксией, и единственная ересь, которая теперь существует, — это сама ортодоксия».