Генетические тесты — пока они мало о чем говорят. Отрывок из книги «ДНК — не приговор»
В издательстве «Манн, Иванов и Фербер» выходит книга «ДНК — не приговор». ТАСС публикует отрывок о том, как понимать результаты генетических тестов и новости о генах худобы, депрессии, преступности
Веками считалось, что природа человека определена Богом (многие верят в это до сих пор). Генетика дала альтернативное объяснение. Казалось бы, у религиозных и научных концепций нет ничего общего, но на деле их восприятие похоже: гены вызывают такой же священный трепет, как когда-то — откровения пророков.
В СМИ то и дело появляются сенсационные заметки о том, что в последовательностях молекул из наших клеток найдены корни болезней, характера, пристрастий. Иногда это правда и одной «опечатки» в ДНК достаточно, чтобы перевернуть жизнь с ног на голову. Но намного чаще гены «работают» не так прямолинейно, а ученые на этот счет мало в чем уверены до конца. Если до сих пор неизвестно, сколько же генов у человека (и что вообще понимать под этим словом), то что говорить об их функциях.
Новости — это еще ладно, а ведь разные компании, в том числе в России, предлагают за кругленькую сумму пройти генетические тесты. Как понимать результаты таких анализов и о чем на сегодняшний день могут судить генетики — в отрывке из книги психолога Стивена Хэйне «ДНК — не приговор. Удивительная связь между вами и вашими генами».
Прежде всего необходимо помнить, что воздействие генов может быть разным. Необходимо обращать особое внимание на степень влияния. Когда речь идет о воздействии генетических факторов, размер имеет значение. Множество генов вызывает развитие редких состояний, таких как болезнь Гентингтона, ФОП (фибродисплазия, когда мягкие ткани превращаются в кости — прим. ТАСС), от которой страдал Гарри Истлак, или муковисцидоз. При выявлении этих генов можно практически со 100%-ной точностью прогнозировать то или иное заболевание. Кроме того, влияние ряда генов несколько ниже, но все-таки значительно. Например, к ним относится BRCA1, носителем которого является Анджелина Джоли. При наличии этого гена риск развития рака молочной железы составляет от 40 до 60%. При такой высокой степени риска представление о генах как о переключателях близко к реальности.
Тем не менее мы часто применяем такую логику и считаем определенные гены маркерами заболеваний даже в случаях слабых генетических влияний, когда вклад единичных генов минимален. Таково большинство наших личностных качеств и состояний. Они являются результатом совокупного влияния множества разных генов, в свою очередь испытывающих воздействие опыта и эпигенетических процессов. Представление о генах как о переключателях приводит к абсолютно неверным выводам и необоснованным страхам гораздо чаще, нежели корректно отражает действительность.
Раз уж вы сосредоточили свое внимание на масштабах генетических влияний, далее было бы логично привести в соответствие силу эмоциональной реакции и весомость определенного генетического фактора. Тем не менее найти баланс между эмоциональным откликом и существующим генетическим риском — дело не из легких. Это сложно по двум причинам. Во-первых, мыслить категориями вероятности не является врожденным и естественным свойством человека. Во-вторых, мы часто считаем внутренние, сущностные факторы риска неизбежными по своей природе независимо от их силы. Каким бы незначительным ни был «повышенный» риск болезни Паркинсона, когда я думаю о том, что гены делают меня уязвимее перед этим заболеванием или — и того хуже — что я являюсь носителем «гена Паркинсона», то прихожу в ужас. Кажется, моя сущность сама плетет заговор против моего здоровья и благополучия.
Еще одной сложностью при оценке рисков является тот факт, что мы субъективно склонны считать серьезные проблемы более вероятными, нежели небольшие, даже если фактические риски одинаковы. Например, если с 20%-ной вероятностью завтра в вашей местности пойдет дождь, то вы решите, что, скорее всего, его не будет. В то же время если завтра в вашем районе с вероятностью 20% ожидают торнадо, то вы насторожитесь и сочтете риск более чем возможным. Опасность смерча заставляет нас больше верить в прогноз, хотя фактически он так же вероятен, как и дождь. Опасные ситуации и состояния, к счастью, редки. Поэтому любая вероятность их возникновения, превышающая ноль (как, например, 2,1%-ный риск развития у меня болезни Паркинсона), может показаться намного более значительной, чем ее фактическая величина.
Несоответствие между субъективной оценкой и реальной возможностью заставляет консультантов по генетическим вопросам, в частности, выступать против того, чтобы клиентам давались точные оценки их генетических рисков. В самом деле, люди часто не могут вспомнить свои показатели в отношении вероятности развития того или иного состояния даже сразу после консультации по результатам расшифровки генома. Один из родоначальников генетического консультирования — Шелдон Рид — утверждает, что многие клиенты «зачастую не проводят никаких различий между одним шансом из четырех и одним шансом из ста. Для них это одно и то же». Некоторые воспринимают обе эти вероятности следующим образом: «Это может случиться со мной».
Диспропорцию между субъективной обеспокоенностью и фактическими вероятностями обнаруживают и многие консультанты-генетики. Они часто рассматривают любой уровень риска, превышающий 0%, как заслуживающий внимания. По данным опроса, вероятность в 2% рождения ребенка с генетическим заболеванием примерно половиной консультантов по генетике оценивалась как «высокая» или даже «очень высокая». При этом многие заявили, что «не существует допустимого риска». Независимо от того, относимся ли мы к консультантам или к их клиентам, наши страхи не позволяют нам объективно оценивать фактическую возможность того или иного исхода.
Вместе с Бенджамином Ченгом мы исследовали, насколько сильно невосприимчивость к величине генетического риска повлияет на реакцию людей на другие генетические факторы, в частности на гипотезу о так называемых генах преступности. Взрослым американцам дали прочитать заметку о случае, когда студент колледжа Патрик убил ножом другого человека во время драки. Одна группа участников эксперимента узнала, что Патрик был носителем гена, который на 25% увеличивал вероятность проявления насилия. Другие прочитали точно такое же краткое описание происшествия, но с одним исключением: ген повышал возможность насильственных действий на 400%. В заметке, с которой ознакомилась третья группа, не упоминалось о генах Патрика. Затем всех участников попросили решить, позволит ли смягчить приговор студенту защита на основе невменяемости. Первые две группы посчитали такую линию защиты более подходящей, чем третья.
А вот степень генетических зависимостей не оказала на их мнение практически никакого влияния. Опрашиваемые отвечали одинаково независимо от того, составляла ли генетическая предрасположенность к насилию лишь 25 или все 400%. Казалось, для этих участников имело значение само наличие у Патрика генетического риска (любой степени), делавшее его не в полной мере ответственным за свое преступление в их глазах. Когда мы слышим о связи чего-то с генами, то автоматически приходим к выводу, что «это генетически обусловлено». Когда же речь заходит о фактической величине генетического влияния, то мы пропускаем эту информацию мимо ушей. И реагируем на любые подобные сведения как на сообщение о том, что гены сработали как переключатели.
Необоснованные реакции на информацию о генах вызывают еще больше вопросов в свете того неприятного факта, что генетические исследования сами по себе являются далеко не такими уж точными. Многие генетические открытия (если не большинство из них), сведения о которых публикуются в ведущих журналах, а затем тиражируются в газетах по всему миру, на поверку оказываются липовыми. В одной статье «Американского журнала по медицинской генетике. Часть Б» говорится: «Ни для кого не секрет, что в нашей области опубликованы тысячи исследований ассоциаций кандидатных генов. Но с воспроизводимыми результатами — совсем немного». Похожие проблемы испытывает и полногеномный поиск ассоциаций. Чаще всего, благодаря чистой случайности, выявляются мнимые генные ассоциации. Даже если обнаруженные ассоциации оказываются достоверными, то они, как правило, слишком незначительны для того, чтобы оказывать какое-то существенное влияние на нашу жизнь. Журналист Дэвид Доббс описывает наши настроения по отношению к генетическим исследованиям как развивающиеся по дуге. При этом открытия служат «источником заманчивой надежды, праздничной шумихи и горького разочарования».
К сожалению, учитывая склонность научных журналов и газет восхищаться прорывами в той или иной области, мы все слышим об удивительных открытиях. Но зачастую никогда не узнаем о последующих неудачных попытках воспроизведения полученных результатов. Не сообщается и о выводах ученых, если в конечном счете они осознают, что реальность далеко не так интересна, как изначальное открытие. Например, в 2009 году в ходе полногеномного поиска ассоциаций обнаружили особый тип ОНП в локусе rs4307059 (то есть в этом месте ДНК есть отличие всего на одну «букву» (прим. ТАСС), который определили как фактор риска развития аутизма. Утверждалось, что вероятность его случайного обнаружения составляет менее 0,00001%, что предполагает высокую надежность этого маркера. Газета New York Daily News опубликовала статью об этом исследовании, в которой отмечалось, что недавно обнаруженный ген повышает риск развития аутизма на 20%. Тем не менее следующая научная работа, вышедшая в том же году, позволяла сделать выводы о том, что вероятность развития аутизма у людей с тем же самым генетическим фактором риска на самом деле ниже средней. Тем не менее эту неудачную попытку воспроизведения результатов исследования не осветили в СМИ. Подобные провалы — очень частое явление. Следовательно, мы не только преувеличиваем значимость реально существующих слабых генетических влияний, но и тревожимся относительно открытий, не состоявшихся вовсе. Эти призрачные страхи сродни боязни того, что во время сна на вас нападут зомби.
Почему результаты генетических исследований так часто не выдерживают испытания временем? Есть два ответа на этот вопрос. Во-первых, в области генетики существует та же проблема, что и в других научных областях. Ученых вознаграждают за публикации. И это приводит ко многим «открытиям», которые освещаются в научных журналах и других СМИ еще до получения подтверждений того, что эти данные надежны. Разница между обнаружением чего-то нового и доказательством того, что это действительно открытие, результаты которого могут быть с большой долей точности воспроизведены другими исследователями, огромна.
Вторая причина, по которой результаты многих генетических исследований являются невоспроизводимыми, связана скорее со спецификой этой области. Дело в том, что, к счастью, бóльшая часть фенотипов формируется под слабым влиянием отдельных генов. Поэтому подавляющее большинство генетических ассоциаций очень незначительны, и их практически невозможно достоверно наблюдать. Они подобны слабому шепоту среди громкого шума всех остальных факторов, оказывающих влияние на нашу жизнь. И когда ученые думают, что расслышали этот тихий голосок, на самом деле зачастую они оказываются во власти иллюзий.
Рассмотрим так называемый ген поиска новизны, представляющий собой определенную вариацию гена DRD4. Это один из самых хорошо изученных генов в поведенческой генетике. Он вызвал огромный интерес у СМИ, которые ему также присвоили несколько других названий, таких как «ген либерализма» или «ген риска». В 2015 году Land Rover использовала этот ген в рекламной кампании своего автомобиля Discovery Sport. Его окрестили «геном авантюризма». Разработчики бренда недвусмысленно заявили, что «если вы являетесь носителем этого гена, то вы более склонны к приключениям и риску». Учитывая огромное количество исследований по этой теме и интерес СМИ к данному гену, казалось бы, очень важно знать, обладателем какой аллели являетесь вы. Но в какой степени этот хорошо изученный ген в действительности обусловливает тягу к новизне, приключениям и риску? Степень его влияния составляет приблизительно 0,1%! И даже эта цифра, судя по всему, является преувеличенной. Попытки установить чью-либо склонность к поиску новизны, опираясь лишь на сведения о наличии этого гена, подобны стремлению представить себе всю мозаику по одному только фрагменту из 1000.
Каждый раз, когда вы слышите о единственной генетической вариации, способной предопределить некое свойство или состояние, стоит сосредоточиться на оценке ее силы. Если некий ген оказывает большое влияние на наличие какого-то признака или риск развития определенного состояния (что является редкостью), то вам действительно стоит обратить на это внимание. Особенно если вы являетесь носителем этой вариации. Скорее всего, данная вариация будет предвещать развитие какого-нибудь редкого генетического заболевания, поэтому стоит обратиться за советом к врачу. Но большинство генетических прогнозов, предоставляемых биотехнологическими компаниями потребителям, основаны на таких слабых ассоциациях и настолько неточны, что следует их попросту игнорировать. Еще лучшим выходом стало бы решение сэкономить деньги и вообще не обращаться за подобными оценками риска. Отрывочная и необоснованная информация о генетических влияниях не приведет ни к чему, кроме беспокойства, даже если самого воздействия того или иного гена на вашу жизнь нет и в помине.