Может коронавирус нам поможет остановить парад неравных возможностей?
Анастасия Миронова.
Заметила, что с каждым годом в соцсетях появляется все меньше обычных фотографий с детских линеек 1 сентября. Самых обычных, на которых обычные полноватые учительницы с «химкой» на голове принимают гвоздики от обычных детей в спущенных на коленках колготках. Знаете, почему мало таких фото? Потому что люди стесняются.
Интернет заполнен отчетами из частных школ. Вся моя френд-лента фейсбука с конца августа занята просьбами поздравить счастливые семьи с тем, что им удалось записать ребенка в дорогую частную школу. Такое ощущение, что размещать фотографию первоклашек из обычной школы с обшарпанными стенами и вылезающей из-под карнизов монтажной пеной стало моветоном.
Лента превратилась в демонстрацию финансовых успехов. У кого есть деньги отправить ребенка в частную школу, заваливают соцсети радостными отчетами. У кого таких денег нет, предпочитают тему 1 сентября не поднимать. Чтобы не выдать скудный свой бюджет.
День знаний в нашей стране год от года все больше напоминает парад возможностей. Неравных, разумеется. Со стороны это выглядит очень страшно. Потому что неравный старт сегодня — это неравное будущее завтра.
Россия — страна, травмированная социалистической сказкой. Именно поэтому нам особенно больно смотреть на расслоение среди детей, в первую очередь, по уровню доступа к образованию. Мы ведь привыкли, что в советское время все дети, за исключением отпрысков суперэлиты, учились в более или менее одинаковых школах и по одной и той же программе.
Принудительное распределение выпускников пединститутов позволяло сформировать более или менее однородный учительский состав: в деревне на Алтае могла работать девушка из Ленинграда. Москвичка уезжала в Петрозаводск или Ряжск. То есть, провинциалов не учили провинциалы. Учебники и доска с мелом у всех были одинаковые. Для отбора талантливых и способных в стране существовала система селекции — едва ли не единственное хорошее, что, наряду с детской литературой, вообще породил СССР.
После всего этого попасть в мир естественной конкуренции, в котором дети начинают состязаться за будущие рабочие места едва ли не с трех лет — все равно, что из бани окунуться головой в прорубь. Неприятно, в общем, и даже страшно.
То, что мы видим сегодня и на российском, и на мировом рынке образовательных услуг — а это именно рынок — есть не что иное, как вступление в гонку за рабочие места с пеленок.
Через 20 лет рабочих мест для людей со средним уровнем знаний и навыками будет немного. Я имею в виду работу для посредственностей. Ту, где не нужно быть большим интеллектуалом, фундаментальным ученым или сильным талантом. Через 20 лет даже в России рабочие места найдутся для некоторого, очень умеренного числа низкоквалифицированных людей, вроде грузчиков, шоферов и разнорабочих. Мест этих будет меньше, чем сейчас, потому что автоматизация труда уже вытесняет людей из этого сегмента.
Будет достаточно большое число рабочих мест для талантливых, креативных или блестяще образованных. Среди таких конкуренция окажется минимальной, потому что она, строго говоря, в этом сегменте условного топ-класса профессионалов всегда минимальная. Хуже всех придется середнячкам. Людям, которые на стипендию в Гарварде не дотягивают, но бревна ворочать или пиццу развозить уже не хотят. То есть, хуже всего придется большинству умеренно образованных и квалифицированных — они вообще никому не будут нужны. Среди них-то сейчас и начинается ранняя гонка.
Множество моих френдов хвастаются частными школами для детей. Два языка с первого класса, третий — с пятого. Музыка, основы дизайна, основы программирования, технопарк по выходным, психологические тренинги. Опустим вопрос о готовности каждого ребенка к такой программе — он второстепенен. Куда важнее, что люди уже даже не со школы, а с самого садика инвестируют в будущее детей средства. То есть, одни инвестируют, а другие молча смотрят.
Недавно показали по телевизору сюжет об открытии в Москве шестнадцатого технопарка для детей. Утверждалось, что в них занимается около 100 тысяч школьников. 12-летние сидят за огромными кодинговыми станциями, создают софт для серверов обмена данными. В 15 лет у них уже есть научные работы или технические патенты. В шестнадцать они находят первого инвестора для стартапа. Будущие работодатели присматриваются к резидентам таких технопарков и готовы «вести» своих подопечных с десяти лет и до самого окончания университета, чтобы потом взять на работу.
Или возьмем Тюмень. Увидела фотографию очередей на запись детей в подобную же техношколу.
Внутри — помещения, оборудованные не хуже, чем штаб NASA. Снаружи — толпы встревоженных людей, которые справедливо опасаются не успеть в очередь за прекрасным будущим для своих детей.
Потому что в стране с остановившимися социальными лифтами подобная техношкола — едва ли не единственный в жизни многих шанс все же в кабину такого лифта запрыгнуть. Да и то человеку должно заранее повезти, он должен родиться, например, в Тюмени. Или его родители должны вытянуть на себе московскую ипотеку, чтобы ребеночек получил заветную столичную прописку, с которой его взяли бы в хорошую школу и в технопарк.
Со стороны это смотрится очень горько. Потому что буквально уже в Московской области есть городки, где в библиотеках проваливается пол. Есть селения вообще без библиотек. В Москве открыли шестнадцатый технопарк, а в нашем поселке в Ленобласти — памятник партизанам Великой Отечественной войны.
В библиотеке поселковой три года слив в бачке унитаза не работает — нужно смывать ковшом. Сам унитаз накрыт журналом — нет денег на стульчак с крышкой. В туалете кругом книги — не помещаются в зале. Могли бы, конечно, отремонтировать хотя бы библиотечный туалет, но сделали мемориал.
Потому что все откровенны. Зачем нашим детям библиотека, что их ждет в туманном будущем, где они вступят в гонку за работу с детьми, которых готовили к ней с трех лет? Только и остается, что любоваться памятником партизанам. И в телефон уткнуться.
Я как-то ехала в поезде с семьей, где мама отсыпалась, а два ребенка нон-стоп играли в телефон. Хорошая семья. Но видно, что на детей просто нет времени. Роскошь человеческого общения даже в семье сегодня многим непозволительна. Небогатые люди много работают, им вечером не до игр и разговоров. В садике их дети играют в группе из 35 человек. В классах по факту уже бывает и сорок. Я знаю женщину, чей сын учится в классе из 45 детей, хотя по закону должно быть не больше 25.
А в частных садах на 5-7 детей бывает по два педагога. В частных школах в среднем 10-12 человек в классе. Можно как угодно называть такой расклад, но по факту это есть именно роскошь человеческого общения. Была когда-то в The New York Times статья о том, что личное общение, услуги оффлайн и учеба оффлайн становятся малодоступными для бедных. Богатые учат детей в тесном контакте с учителями, без планшетов, по вечерам их дети играют с живыми гувернантками в кубики. Бедные учатся по интернету и занимают детей играми на телефоне. И это существенно снижает шансы ребенка в будущем успешно конкурировать с тем, кто обучался учителями и воспитывался не телефоном, а живыми людьми.
Неравенство есть везде, но именно у нас оно особенно болезненно ощущается из-за, повторю, советского прошлого. Нам ведь почти сто лет врали, что все мы равны. Кто посообразительней, не слушал пропаганду, а, сжав челюсти, карабкался вверх вопреки реальности. Доверчивые барахтались на дне, но с верой в общество равных возможностей. Но тем и другим никто открыто не показывал, что они заведомо не равны.
У нас ведь, по сути, зарождается классическое западное общество. Возьмите для примера Великобританию. В этой стране фактически реализована система одного коридора, где будущее человека в значительной мере предопределено еще образованием его родителей. Школы там бесплатные, но есть обычные государственные и такие же государственные grammar schools. В первых — слабая программа, во вторых — сложная. И чем выше рейтинг школы, тем сложнее программа.
В итоге в слабых школах с низким рейтингом даже у самого сильного ученика нет шансов сдать сложный тест на максимальную сумму баллов, потому что такие тесты туда не посылают. Не попал в сильную школу — ты обречен. А как попасть, если недвижимость в районах вокруг сильных школ дорогая?
Я знала семьи, которые возили детей в хорошую школу за 50-70 миль. Каждый день. Туда и обратно. Потому что понимание ценности хорошего образования у них есть, а денег на дом возле высокорейтинговой школы нет.
Все это там никого не удивляет. В том числе потому, что гражданское общество придумывает способы выравнивания возможностей. Это разные стипендии, выездные экзамены и прочие меры. Да, утверждена система одного коридора, располагающая к потомственной бедности. Но есть лазейки, через которые можно из этого коридора выскользнуть, если ребенок способный или талантливый. И общество, и государство стараются такие лазейки создавать, потому что богатые умны и не хотят иметь у себя под боком десятки миллионов обреченных на бесперспективную жизнь сограждан.
А нашим умным и власть имущим плевать, что ждет впереди бедняков и провинциалов. И у нас образованность сегодня не передается, как в Англии, по наследству. Там человек с хорошим образованием априори имеет работу, которая позволяет ему дать такое же образование детям. Выпускник престижного медицинского колледжа зарабатывает достаточно, чтобы поселиться возле рейтинговой школы. У нас выпускник московского мединститута может оказаться в покрытой плесенью нижнетагильской поликлинике без каких-либо шансов оттуда выбраться.
В России уже миллионы, вероятно, неплохо образованных семей отрезаны от гонки за будущим для их детей, потому что у них нет доступа к добротному обучению и дополнительному образованию, вроде техношкол и трех языков. Все, что у таких семей есть, это самообразование. И самовоспитание.
Сможешь сам, в домашних условиях хотя бы немного компенсировать ребенку отрыв от других детей, который он получает из-за твоей бедности, замечательно. Не сможешь — ребенок застрянет на всю жизнь в своем единственном коридоре на своем единственном этаже.
Один мой френд из Ивановской области написал, что его дочки, попав в Москву, с восторгом играли на обычных дворовых детских площадках — для них это было сродни парку аттракционов, потому что в их городке ничего подобного нет даже за деньги. Через 10 лет этим детям нужно будет поступать в университет. А куда? Даже за учебу в ивановском «педе» среди таких же детей, как они, будет бешеная конкуренция, хотя диплом такого института ничего почти не даст. К конкуренции за места в московских университетах эти дети не будут даже допущены. О борьбе за рабочие места с выходцами из благополучных московских семей они и думать не посмеют.
У нас снова идет становление… не знаю, не хотелось бы говорить «классов». Скажу — идет становление непроницаемых страт общества. Каст, если хотите. Переход из одной в другую в этих кастах будет налажен только после того, как кастовое общество оформится и породит борцов с ним.
Поэтому, когда я в последние дни видела гордые фотографии родителей учеников частных школ или московских элитных лицеев, они представлялись мне плакатом-манифестом, в котором взрослые люди гордо демонстрировали, каких успехов они достигли в гонке за будущее своих детей. Частная школа, дополнительные занятия с психологом, три языка, преподавание финансовой грамотности и тайм-менеджмента, четыре секции робототехники — да, сразу видно, что взрослый постарался для ребенка. И сразу хочется всплакнуть над детьми, которым таких школ не видать.