Пророчества Откровения, которые невозможно опровергнуть, хотя они вроде и не оправдываются.
М. Г. Абрамс.
Как заметил Мильтон, Апокалипсис (Откровение Иоанна), поднимается до «Пророческой высоты тона в типах и Аллегориях».
Благодаря своему символико-типологическому способу изложения, Откровение всегда было очень гибким текстом, подходящим для любых исторических применений. В зависимости от времени, места и взглядов толкователя апокалиптический антитип — Зверь или Антихрист — отождествлялся с евреями и с Оттоманской империей, с Папой Римским и с Францией, с Карлом Первым и с Кромвелем, с духовенством, которое вмешивалось в светские дела, и с союзом государств, заключенным против революционной Франции; с землевладельцами-аристократами и с капиталистами; с американскими рабовладельцами и с Гитлером; бывало также, что один и тот же толкователь радикально менял свои представления об антигерое в ответ на перемены в своем мировоззрении и приоритетах.
Благодаря этой гибкости все пророчества, основанные на Книге Откровения, практически невозможно опровергнуть, даже если они вроде бы не оправдываются. В случае предсказаний «простонародного» типа — когда группа людей, вычислив точную дату конца света, избавляется от своего земного имущества, облачается в белые одежды и поднимается на вершину холма, чтобы ждать спасательной экспедиции с небес, — тот факт, что в назначенный час пророчество не сбывается, обычно не заставляет людей разувериться; адепты просто начинают перепроверять свои арифметические выкладки. В случае же предсказаний трансформированного, секуляризованного типа неудача, которой завершились попытки преобразовать природу и жизнь человека революционным путем, заставляет отсрочить перемены, перенести их на момент секулярного «второго пришествия», которое наступит после перманентно-продлеваемого периода диктатуры пролетариата, либо же переосмыслить перемены, описывая их теперь как грядущий результат революции, длящейся неопределенно долго. В обоих случаях — и в религиозном, и в секулярном — способность пророческой схемы уцелеть под натиском опровергающих ее фактов зиждется на вере в некий неоспоримый, но двусмысленный текст, дающий широкий простор человеческим чаяниям и желаниям.
Свобода интерпретативных маневров значительно увеличилась еще на раннем этапе работы с Откровением, когда к этому тексту начали применять аллегорический метод прочтения, накладывая нечто иное поверх его «буквального» — то есть исторического — смысла или вообще вытесняя этот буквальный смысл; и в особенности, когда его «плотский смысл» стали воспринимать как шифровку, скрывающую в себе внутренний «духовный смысл». Тенденция переносить апокалипсис внутрь человека при помощи духовного прочтения восходит еще к Евангелиям: «Ибо, вот, Царство Божие внутри вас есть» (Лук. 17, 20—21). Павел, первый, с кого начался характерно-христианский феномен обращения в истинную веру, распространил аналогию на новообращенных, уподобив это событие в жизни индивида повторному сотворению мира, нового неба и новой земли, а также бракосочетанию Агнца с Новым Иерусалимом: «Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое» (1 Кор. 5, 17). «Так же и вы, братия мои, умерли для закона…, чтобы принадлежать другому, Воскресшему из мертвых…» (Рим. 7, 1—4).
Августин, отказавшийся от буквального прочтения обещаний о милленниуме, в своей «Исповеди» переместил все апокалиптические пророчества из внешнего мира на сцену внутренней жизни: всякий человек при жизни, на этом свете переживает в себе «генеральную репетицию» исторических событий последних дней мира. Опираясь, по собственному признанию, на уже сложившуюся схему описания обращений в христианскую веру, идущую от апостола Павла до «Жития Св. Антония», совсем недавно составленного Афанасием, Августин подробно описывает длительный и мучительный конфликт между его «двумя волями» (внутренними аналогами воинств Христа и Антихриста), увенчавшийся духовным Армагеддоном в миланском саду — финальным триумфом доброй воли и внезапным вмешательством божественного милосердия, уничтожающим прежнее существо и рождающим новое: «умереть ли смертью или жить жизнью» («Исповедь», кн. 8).
Доведя до логического конца идею параллелизма души и истории, Августин сформировал специфически-христианскую парадигму внутренней жизни: раскол души на полярные противоположности — разрушительная борьба с самим собой — кризис — и внезапное возрождение, вследствие которого мир начинает переживаться совершенно по-новому; в то же самое время, подробно изложив все эти события на примере своей собственной жизни, он дал начало дожившему до наших времен литературному жанру духовной автобиографии. Этот же тип повествования мы узнаем, например, рассматривая «Божественную комедию» Данте на моральном уровне ее многослойного значения, как отчет Данте о его многотрудном духовном странствии через ад и чистилище к видению рая: внутренние, индивидуальные переживания поэта предвосхищают то, что в историческом плане ожидает всех, кто будет оправдан all’ultima giustizzia и поселится в «царстве истинном», которое есть «град наш», где в назначенный час и сам Данте будет приведен Женой на брачный пир («Рай», XXX).
В «Королеве фей» Спенсер переосмыслил средневековый рыцарский роман поисков, создав свою «развернутую Аллегорию, или темную метафору [darke conceit]» — в основном по модели Книги Откровения. Применительно к историческому будущему события «Королевы фей» символизируют подготовительный этап Второго Пришествия Христа, Его окончательную победу над драконом и апокалиптическое бракосочетание, с которого начнется возрождение Эдема; одновременно в духовном плане они означают стремление искупить свои грехи, борьбу с орудиями и ловушками зла, победу и духовный брак, имеющие место сейчас, при этой жизни в душе всякого странника-христианина, в том числе самого Спенсера. Также «Исповедь» Августина стала «прародительницей» многочисленных духовных автобиографий в прозе; большая часть этих произведений написана протестантами, а героем часто является пилигрим из простонародья, продвигающийся трудным духовным путем мимо бездн Сатаны к граду небесному, где состоится апокалиптическая свадьба Агнца. Джон Буньян, автор книги «Изобильное милосердие» («Grace Abounding») — пролетарской версии августинианской автобиографии, — написал также и «Путь паломника», бессмертную аллегорию духовных странствий простолюдина. У Спенсера в поисках внутреннего апокалипсиса странствует галантный рыцарь на коне, а у Буньяна к такому же внутреннему, личному апокалипсису идет пешком простой человек.
В христианстве, особенно в протестантской экзегетике, аллегорически-духовный смысл Библии узаконен как надстройка над основным смыслом Писания — буквально-историческим. Однако некоторые протестанты-радикалы, приверженцы доктрины «света, который внутри вас», предложили свою трактовку, согласно которой духовный смысл не дополняет, а полностью вытесняет собой буквальный. Джерард Уинстэнли, глава существовавшей в Англии во времена Пуританской Революции секты «диггеров» — попросту говоря, коммунистов от христианства, — провозгласил, что любое прочтение Библии, при котором «голые буквы, слова и истории» замещают собой «дух», — это козни «великого Дракона», ибо «все, что вы зовете историей… должно быть увидено и прочувствовано внутри вас». Не только места, события и доктрины, но и все библейские персонажи — как люди, так и сверхъестественные существа, включая Иегову с Иисусом, — являют собой не что иное, как метафорические изображения сил и процессов, характеризующих земную жизнь каждой отдельно взятой души. Всякий, кто поклоняется внешнему Богу «на небесах», в действительности поклоняется Дьяволу; соответственно, не «удаленный от тебя Иисус Христос… но Христос внутри тебя — вот твой Спаситель… И нет Спасителя, кроме Него».
Под этим же углом рассматриваются и описанные в Книге Откровения события последних времен: их следует воспринимать исключительно как внутренние, личные переживания: «Теперь второй Адам, Христос воцарился в Царстве, которое есть мое тело, и правит им; Он творит из этого тела новое небо и новую землю, где обитает Праведность». «И все это для того, чтобы быть сотворенным заново…» Как оказывается, эти новое небо и новая земля — не трансцендентное обиталище, которое «нельзя познать и лицезреть, пока тело не смешается с прахом», а просто-напросто наш здешний мир, воспринимаемый по-новому нашими омытыми от грехов, облагороженными славой Божией органами чувств: Говорю вам, эта великая тайна начинает являться нам, и ее должно узреть материальными глазами плоти; и те пять чувств, которые есть в человеке, вкусят этого великолепия 19.
Спустя полтора столетия Уильям Блейк признался Г. С. Робинсону: «Все, что я знаю, есть в Библии», присовокупив принципиально важную оговорку: «понимая под Библией ее духовный смысл». «Духовный смысл» в трактовке Блейка очень близок к идеям Уистэнли: он точно так же лишает законной силы буквальный смысл Библии как вымысел, распространяемый «Священством», а также интериоризует и всех персонажей, будь они люди или сверхъестественные существа, и события библейского повествования. «Все божества живут в груди людей»; все силы, способные вызвать коренные перемены в чувственно воспринимаемом мире, — это силы души; а небо, ад и рай — состояния сознания.
Я не знаю другого… Евангелия, чем свобода тела и духа предаваться Божественным Искусствам Воображения… Что есть Радость Небесная, если не Совершенствование имущества Духа? Что есть Муки Адские, если не Невежество, Плотское Вожделение, Праздность и растрата имущества Духа? … Продвигаться вперед в Познании значит Возводить Иерусалим.
Христа-Искупителя Блейк отождествляет с воображением человека и мыслит новую землю Апокалипсиса как наш мир, воспринимаемый при помощи воображения — то есть нашими омытыми от грехов, получившими свободу органами чувств. «Истинно древнее предание о том, что мир погибнет в огне», но лишь в духовном смысле: «путь же к этому — через очищение радостей плоти»; ибо «если бы двери восприятия очистились, все предстало бы человеку таким, как оно есть, бесконечным». Именно в этом радикальном смысле «Глаз, изменяясь, изменяет все» 20.
Свою версию библейской герменевтики Блейк заимствовал, вероятно, у левого крыла английских сектантов — христиан-диссентеров конца XVIII века. Однако истолкование библейской истории и пророчеств в духовном смысле стало у младших современников Блейка ходовым поэтическим приемом. К примеру, Вордсворт провозгласил темой своей стихотворной автобиографии — описание сил и деяний божества, интериоризованных как процессы, протекающие в его собственном сознании:
О гении, силе,
Творении и самом божестве
Я говорил, ибо моей темой было
То, что происходит внутри меня…
Это и есть воистину героический план [heroic argument]
И подлинная доблесть…
(«Прелюдия», редакция 1805 г., III, 171—183)
А в стихотворном «Проспекте» этого своего всеобъемлющего поэтического предприятия, где мощно звучат отголоски Откровения, он провозглашает, что его поэтический маршрут будет простираться выше «неба небес», мимо «Иеговы с его громом, и хором вопиющих Ангелов», а также ниже глубочайшей бездны ада; но при этом его странствие не выйдет за пределы
Человеческого Сознания,
Моего логовища и главной сферы моей Песни.
Венец его «возвышенного плана» (high argument) — обретение потерянного Рая, но Раем этим является тот самый мир, где мы все живем, а достигается он посредством воссоединения, метафорически представляемого как апокалиптический брак, между основными противоположностями, какими их мыслили романтики: субъектом и объектом, Духом и его отчужденным Другим — или, пользуясь терминологией англичан, между сознанием [mind] и природой: «Рай, и рощи // Елисейские, Счастливые Поля»,
…почему они должны быть
Лишь историей ушедшего,
Или просто сказкой о том, чего никогда не было?
Ибо проницательный разум [intellect] Человека
Когда он сыграет свадьбу c этой прекрасной вселенной
По любви и святой страсти, найдет, что все это —
Просто плоды самого обычного дня.
…Таков наш возвышенный план 21.
Перевод с английского Светланы Силаковой
Примечания
19 Gerrard Winstanley. The New Law of Righteousness [1648] // The Works of Gerrard Winstanley / Ed. George H. Sabine. Ithaca, N.Y., 1941.
20 «The Marriage of Heaven and Hell», II, 14; «Jerusalem», 77; «The Mental Traveller», I, 62.
21 Этот пророческий пассаж, вначале помещенный в финале «Home at Grasmere», чтобы заявить тему новой поэзии, которую Вордсворт считал своим долгом воспеть, был вновь приведен «в качестве некоего Проспекта» к задуманному им шедевру «The Recluse» в предисловии Вордсворта к «Прогулке» (1814).
М. Г. Абрамс. Апокалипсис: тема и вариации. Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2000.