Либеральный тупик. Как борьба за всеобщее равенство и мир без границ разрушила веру Европы и США в демократию.
Дмитрий Плотников
«Мы столкнулись с новыми, максимально непредсказуемыми обстоятельствами. Ситуация в мире сейчас исключительно опасная», — заявил председатель Мюнхенской конференции по безопасности Вольфганг Ишингер, говоря о кризисе либеральной демократии. Эту речь он произнес еще в 2017 году, до торговой войны США и Китая, пандемии коронавируса и резкого охлаждения отношений России и Запада на фоне украинского кризиса, последствия которого ощутил на себе весь мир. О том, что либерально-демократическая модель западного общества находится в глубоком кризисе и нуждается в трансформации, сегодня открыто говорят французский лидер Эммануэль Макрон и президент Германии Франк-Вальтер Штайнмайер. «Лента.ру» в рамках проекта «Крах однополярного мира» разбиралась, кто и как разрушил веру в ключевые ценности западного мира.
Групповая демократия
Сегодня исследователи фиксируют один из самых низких уровней демократии за все время наблюдений. На протяжении последних 25 лет снижается и уровень удовлетворенности демократией как системой государственного управления. Около 57 процентов населения либерально-демократических стран недовольны тем, как их правительства и другие государственные институты защищают базовые ценности демократии.
В списке таких стран оказались США, Япония, Франция, Великобритания и Испания. Для сравнения: в начале 1990-х относительно высокий уровень неудовлетворенности был зафиксирован лишь во Франции. Причем неудовлетворенность демократией постепенно росла на протяжении последних 25 лет, что говорит не о недовольстве конкретными политиками, а о кризисе самой модели государственного управления.
Об этом кризисе заговорили еще в конце XX века. В 1975 году американский политолог Сэмюэль Хантингтон пришел к выводу, что либерально-демократические правительства больше не могут эффективно работать. Он связывал это с тем, что социальная структура государств заметно изменилась. Появилось слишком много обособленных групп — меньшинств. Общество дробилось по национальному, возрастному, экономическому, гендерному и многим другим признакам. И каждая из этих групп, согласно базовым принципам либеральной демократии, получала право отстаивать свои интересы через государственные институты наравне с другими.
При этом Хантингтон указывал на очевидный вроде бы факт, что интересы отдельных меньшинств — например, наемных работников и предпринимателей — радикально не совпадают, а порой и прямо противоречат друг другу. А значит, ни одно правительство не в силах учесть интересы всех этих групп и сделать так, чтобы в итоге никто не чувствовал себя ущемленным. Неудивительно, что разочарование в эффективности демократических институтов постепенно накапливалось в разных слоях западных обществ.
О том, что неспособность государства удовлетворять растущие запросы населения ведет к кризису самой либерально-демократической политической системы, говорил и немецкий философ и социолог Юрген Хабермас. По его словам, не получая ответов на свои запросы, граждане теряют доверие к демократии как к механизму государственного управления, перестают участвовать в выборах, выходят из политических партий. Рано или поздно это может привести к социальным потрясениям и даже системной смене власти.
При этом Хабермас и Хантингтон видели диаметрально противоположные пути решения этой проблемы. Немецкий философ считал, что восстановить доверие граждан может лишь максимально широкое привлечение общества к обсуждению насущных проблем и выработке политических программ для их решения. Хантингтон, напротив, призывал к тому, чтобы широкие слои общества как можно меньше вовлекались в политику и не давили на государство своими заведомо невыполнимыми требованиями. Вместо этого он предлагал взять «курс на демократический баланс» — то есть ограничить свободу демократии примерно так же, как ввести элементы государственного регулирования в экономической политике.
Политическая демократия, сама по себе хорошая вещь, необязательно становится лучше, когда разрастается до крайности. — Сэмюэль Хантингтон, американский политолог.
Те же проблемы современной либеральной демократии перечисляет профессор факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ Владимир Рыжков. Он указывает, что принцип толерантности к национальным и другим меньшинствам в сочетании с принципами демократии создали все предпосылки для нынешнего кризиса либеральной модели управления. В некоторых государствах это давно привело к росту сепаратизма. Например, испанский регион Каталония с 2006 года требует полной автономии, ссылаясь на конституцию страны, где прописано такое право для всех национальных областей. Эта статья Основного закона отвечает главным ценностям либерализма — уважению культуры и прав нацменьшинств. Однако правительство Испании признало незаконным референдум об отделении одной из самых богатых областей страны.
Кроме того, указывает Рыжков, кризис либеральных демократий усугубляют экономические причины, помноженные на последствия глобализации. В эпоху открытого общества и свободного рынка бизнесу необязательно и невыгодно учитывать интересы конкретного государства — и, соответственно, его граждан.
Национальный вопрос
Национальный вопрос, возможно, и впрямь оказался тем камнем преткновения, о который споткнулась либеральная демократия. Британский философ и политический деятель XIX века Джон Стюарт Милль, суммируя практику демократических институтов своего времени, писал, что «необходимое условие свободы — совпадение границ государства с границами национальностей». И все демократические модели, в том числе либеральная, действительно возникали, развивались и были успешны в рамках национальных государств — например, Франции, Германии, Италии или Великобритании.
Милль считал, что без общности национальных интересов не может сложиться единого общественного мнения, необходимого для работы демократических институтов. Но к концу ХХ века глобализация пошатнула позиции национального государства. Политика общества, открытого альтернативным точкам зрения, сформулированная мыслителем Карлом Поппером еще во времена Второй мировой войны, стала одной из фундаментальных ценностей современных либерально-демократических государств. Жители бывших стран-колоний в поисках лучшей жизни потянулись в страны Запада, преимущественно в свои бывшие метрополии, где их охотно принимали — как дешевую рабочую силу. Страны, не имевшие колоний, выбирали «постоянного поставщика» мигрантов из менее развитых государств, с которыми наладили культурные и экономические связи: например, Германия вкладывалась в экономику Турции и открывала там языковые курсы.
Национальный состав государств постепенно менялся. По мнению Дмитрия Суслова, заместителя директора Центра комплексных европейских и международных исследований, именно изменение этнического состава обществ стало главным демографическим вызовом либерализму, поскольку интересы коренных жителей и иммигрантов далеко не всегда совпадают.
Еще в середине 1970-х ученые предупреждали, что усиление глобализации не объединяет и не смешивает народы, а лишь усиливает социальный раскол и стремление сохранить национальную идентичность, причем как у принимающего населения, так и у мигрантов. Дмитрий Суслов объясняет, что мигранты могут принять основные «правила игры» на новой родине, но будут продолжать считать себя отдельной группой — со своим образом жизни, традициями и интересами.
С годами поток мигрантов в страны Запада становился все менее контролируемым. Для США это остается одной из причин социальной напряженности: южные границы страны регулярно штурмуют целые караваны мигрантов из Латинской Америки. Последний крупный приграничный кризис случился в 2021 году — как раз, когда Джо Байден пришел к власти и объявил, что отменяет все антииммигрантские меры своего предшественника Дональда Трампа. Тогда только из одного приграничного города в Мексике — Тихуаны в США ежедневно прибывали по 100-150 тысяч человек. Сегодня в США проживают 20 млн нелегальных мигрантов, большинство из них — латиноамериканцы
Доля латинос, то есть выходцев из Латинской Америки и их потомков, стремительно растет во всех пограничных с Мексикой штатах. Например, в Калифорнии их уже больше, чем белых американцев: 39 против 38 процентов населения. По прогнозам демографов, к 2050 году выходцы из Латинской Америки станут большинством в южных штатах, а их доля в населении США достигнет 25 процентов. При этом латинос в большинстве своем сохраняют родной язык и культурные обычаи вне зависимости от того, когда они или их предки перебрались в США. Далеко не все учат английский. Но это не самое страшное.
Куда страшнее то, что вместе со своей культурой иммигранты ввозят в страну криминал. Не секрет, что именно латиноамериканские банды занимают первое место по численности этнических группировок в США. Не просто так жители штатов, граничащих с Мексикой, активно голосовали за Трампа, обещавшего построить стену с соседней страной и остановить поток мигрантов. Ему даже пришлось ввести чрезвычайное положение ради воплощения этой идеи. Но мечтам белых американцев не суждено было сбыться: Джо Байден отменил все начинания Трампа.
Европа впервые столкнулась с миграционным кризисом в 1999 году. Ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН Борис Долгов отмечает, что операция НАТО в Югославии и конфликты в Африке (Гана, Сомали, Нигерия, Чад, Сенегал) привели к резкому росту числа беженцев. Следующий, еще более серьезный кризис разразился спустя десять лет. Из-за событий «арабской весны», свержения ливийского лидера Муаммара Каддафи и начала гражданской войны в Сирии поток переселенцев в Европу фактически вышел из-под контроля и к 2015 году спровоцировал самый масштабный миграционный кризис в новейшей истории.
Европа оказалась не готова к такому потоку беженцев. Долгов напоминает, что только в Германию полулегальными путями прибыли десятки тысяч выходцев с Ближнего Востока без каких-либо документов, часть этих людей просто исчезла по дороге в пункты временного размещения. Это не только немецкая проблема: исследователи подсчитали, что с 2018 по 2021 год в странах ЕС бесследно растворились 18 тысяч мигрантов. Установить прошлое этих людей и отследить их дальнейшие перемещения не представляется возможным.
Прибывшие с Ближнего Востока беженцы не собирались интегрироваться в европейское общество. Напротив, они вливались в уже существующие диаспоры, формируя огромные и закрытые для европейцев гетто. Самое известное из них находится на западе Брюсселя, в районе Моленбек. Там мигранты продолжают жить по своим обычаям и традициям, конфликтуя с местным населением.
Европу захлестнула волна преступности, и речь не только о разбойных нападениях и изнасилованиях. Под видом беженцев в ЕС проникли радикальные исламисты, и в 2014-2017 годах по Европе прокатилась серия терактов. Позже выяснилось, что четыре атаки, в том числе нападение на редакцию журнала Charlie Hebdo в 2014 году и серию терактов в Париже в 2015 году, совершили выходцы из того самого брюссельского гетто в Моленбеке.
На этом фоне покровительственное отношение политиков к беженцам воспринималось местными гражданами как предательство интересов жителей Европы. Но страны ЕС продолжили принимать выходцев с Ближнего Востока и расселять их в пунктах временного размещения за счет налогоплательщиков. В случае конфликтов с местным населением симпатии политиков и правосудия в большинстве случаев были на стороне мигрантов. Самыми резонансными примерами таких перекосов стали многочисленные и безнаказанные случаи сексуальных домогательств со стороны мигрантов в немецком Кельне в новогоднюю ночь 2016 года, а также оправдательный приговор девяти обвиняемым в изнасиловании 14-летней девочки в 2017 году.
Из-за того, что миграция размыла национальный и политический ландшафт европейских государств, их правительства постоянно сталкиваются с непростым выбором. С одной стороны, группы мигрантов остро реагируют на любые попытки принудить их к порядку. Так, в Германии в 2017 году сотрудники центра временного содержания беженцев вызвали полицию, чтобы урезонить группу мигрантов; в ответ несколько десятков приезжих просто разгромили центр. С другой стороны, есть общество коренных европейцев, которые хотят жить в соответствии со своими правами и традициями. Зачастую это просто невозможно делать, не ущемляя беженцев. Например, в 2012 году в Бельгии и Дании отказались от рождественских елок, чтобы не оскорблять чувства членов мусульманских общин.
Власти пытаются быть толерантными и не провоцировать радикальные меньшинства, в результате общество разочаровывается в нынешней власти и ищет защитников своих интересов среди правых политиков. При этом, несмотря на вопиющие случаи злоупотребления демократическими свободами и постоянное недовольство большинства граждан, ЕС не отказывается принимать все новых мигрантов с Ближнего Востока — ведь это оказалось очень выгодным для экономики.
Равенство не для всех
Практически все мигранты, тем более нелегалы, готовы браться за тяжелый и неквалифицированный труд и просят за это гораздо меньше денег, чем европейцы или американцы. Это породило устойчивое убеждение в том, что они якобы отбирают работу у коренных жителей европейских стран и США. Впрочем, исследования таких авторитетных центров, как Университет Джорджа Вашингтона (США), Темпльский университет (США) и Институт экономики труда (Германия), показали, что иммигранты, напротив, стимулируют экономику, создают новые рабочие места и спрос на рынке.
Кроме того, в ходе исследования выяснилось, что даже при высоком уровне безработицы в развитых странах вакансии низкоквалифицированных работников остаются свободными. Местные жители практически не интересуются ими, предпочитая жить на пособие по безработице. Социологам еще предстоит установить причины этого феномена, а пока эту ситуацию умело используют правые политики, поддерживая миф о том, что мигранты отнимают работу у коренного населения.
Европейцы и американцы доверяют правым политикам и не доверяют своим правительствам, поскольку не ощущают на себе благотворных последствий роста экономики. Как показывает доклад World Inequality Database (WID), с 1980 года материальное неравенство в Европе постоянно растет, пусть и не такими темпами, как в США. Еще 40 лет назад и в США, и в Европе один процент наиболее богатых граждан — бизнес-элита — контролировал около десяти процентов национального богатства. Сейчас в Европе под контролем бизнес-элиты находится 12 процентов национального богатства, в США — 20 процентов.
Профессор Рейн Мюллерсон, президент академии права при Таллинском университете, считает, что к росту неравенства привела либерализация глобальных рынков, прежде всего финансовых. Компаниями теперь управляют не конкретные люди, а инвестфонды и группы акционеров, в руках которых оседает вся прибыль. «Ничем не ограниченные либеральные рынки делают небольшое число людей невероятно богатыми, а большинство остается далеко позади», — говорит Мюллерсон.
Главная проблема либеральной демократии состоит в том, что меньшинство сегодня доминирует в политике, экономике и СМИ и ведет себя по отношению к большинству как автократы. — Рейн Мюллерсон, профессор.
Концепция мировой экономики и либерализация рынка предполагает, что производственные цепочки удлиняются и захватывают разные государства. Бизнесу стало удобнее производить компоненты конечного продукта в разных странах: во-первых, это сокращает расходы на транспортировку сырья, во-вторых, в других, менее развитых странах можно пользоваться дешевой рабочей силой. В погоне за прибылью крупные западные компании начали переносить свои производства в развивающиеся страны Азии, запуская процесс деиндустриализации развитых стран. Самым ярким примером этой тенденции стала американская компания Apple. Гаджеты этого техногиганта собираются в основном за пределами США. Высокая производительность низкооплачиваемых китайских рабочих оказалась невыносимо привлекательной для основателя компании Стива Джобса, что даже стало поводом для небольшой стычки между ним и тогдашним президентом США Бараком Обамой на торжественном ужине в Кремниевой долине. Обама посетовал на то, что рабочие места американцев вместе с производствами Apple уходят за границу, и Джобс резко дал понять, что этот вопрос обсуждению не подлежит.
Недовольство американского президента можно понять: в то время как дома, в США, на производствах Apple работали 43 тысячи человек, за океаном на компанию трудились более 700 тысяч. Переезжая в развивающиеся страны, крупный западный бизнес сокращал сотни тысяч работников на родине, и бремя их содержания ложилось на систему социального страхования.
Стычка Джобса и Обамы демонстрирует еще одну системную проблему современных либеральных демократий западного образца: усиление роли ученых, бизнесменов и других экспертов, консультирующих правительства при разработке политических, экономических и социальных программ. Кандидат социологических наук Виктор Вахштайн указывает, что эта проблема сформировалась еще в 1970-е годы в ходе так называемой экспертной революции.
Демократические правительства всегда пользовались услугами экспертов из сферы науки и бизнеса для понимания потребностей общества. До XX века это были преимущественно традиционные научно-исследовательские организации, к которым чиновники обращались по необходимости. В XX веке, на фоне тенденции к глобализации, правительствам потребовался новый уровень экспертизы. Так появились «фабрики мысли» (think tanks) — междисциплинарные экспертные сообщества. Самой старой «фабрикой мысли» считается Фонд Карнеги, учрежденный в 1910 году и существующий по сей день
Профессор ВШЭ Александр Райков объясняет это тем, что в стремительно меняющемся мире правительствам нужен свежий взгляд изнутри общества на актуальные проблемы: чиновники, которые не могут быть специалистами во всех областях, просто не успевают отслеживать все политические, экономические и социальные процессы и принимать быстрые и верные решения. Сказывалась закрытость политической среды, низкая скорость поступления исходной информации и неповоротливость государственной бюрократии.
Политологи Нина Беляева и Дмитрий Зайцев отмечают, что в годы «экспертной революции» появился новый тип экспертного сообщества на службе государства — центры публичной политики, которые создавались бизнесменами и политиками именно для лоббирования интересов конкретной группы лиц. С годами вес экспертов рос пропорционально тому, как росло благосостояние их покровителей.
Теперь представители крупного бизнеса с помощью экспертных сообществ напрямую влияют на решения чиновников и представителей властных структур, которых зачастую сами и назначают. За несколько лет правления Трампа эти лоббистские структуры, согласно отчетности, получили от неназванных лиц более 40 миллионов долларов. По данным журналистов, за спинами лоббистов стояли нефтегазовые магнаты, которым совершенно невыгодно пребывание Байдена у власти, ведь он шел в Белый дом с обещаниями защитить экологию и сократить потребление нефти и бензина. В итоге получилось так, что назначенные еще при Трампе судьи приняли непопулярное решение, с последствиями которого приходится иметь дело уже другому президенту.
По мнению научного руководителя Центра республиканских исследований Родиона Бельковича, профессионализация политики и государственного управления привела к окончательному вытеснению рядового гражданина из политики и переформатированию политических режимов в странах Европы и США в экспертократию.
Государства нам говорят, что вот — есть профессионалы, есть специалисты, а отдельно взятому человеку в политике участвовать не надо, все сделают за него, профессионалам виднее. — Родион Белькович, научный руководитель Центра республиканских исследований.
Об опасности экспертократии еще в 1920-х годах предупреждал критик неолиберальной философии, американский мыслитель Джон Дьюи. Он указывал, что класс экспертов «неизбежно будет отрезан от общих интересов и превратится в класс с собственными частными интересами». И социологи указывают, что в западном обществе уже не первое десятилетие растет напряжение между гражданами и элитами. Исследование Pew Research Center, проведенное в том числе в странах Европы, США и Канаде, показывает, что люди пока еще не разочаровались в демократических ценностях, но перестают доверять своим политикам.
Яркий пример того, как глобализация и экспертократия отменяет демократические ценности, — Евросоюз. Задуманный как таможенное объединение, призванное ускорить экономический рост в разрушенной Второй мировой войной Европе, ЕС быстро стал объединением политическим. Он оброс большим количеством наднациональных институтов, практически неподконтрольных гражданам или их представителям.
К примеру, Евросовет состоит из глав правительств стран — членов Евросоюза. Их туда никто не избирает, они выступают как представители исполнительной власти. Но этот орган, по сути, занимается законодательной деятельностью, принимая решения, которые отражаются на всех гражданах стран ЕС: например, о введении антироссийских санкций, которые приводят к росту цен на энергоносители и электричество. При этом граждане никак не могут контролировать этих законодателей — даже через процедуру отзыва, как это происходит в избираемых органах на местном уровне власти.
«Демократию никто не отменял. Но избранные демократическим путем лидеры европейских государств ничего не решают, потому что над ними сидят какие-то другие дяди, которых никто никогда не избирал, и принимают решения за всех европейцев», — объясняет ситуацию в Евросоюзе политический философ Алексей Чадаев. Родион Белькович добавляет, что сейчас ЕС продолжит вытеснять рядовых граждан из сферы принятия решений.
В итоге на протяжении последних 50 лет либеральная демократия постепенно лишалась своих основ: гомогенности общества, национального государства и своеобразного социального контракта, который позволяет населению богатеть благодаря либеральной экономике взамен на невмешательство в политический процесс. Но сегодня граждане западных стран, и в первую очередь европейских, почувствовали себя преданными. Они сталкиваются с мигрантской преступностью, снижением уровня жизни и ростом цен, а также необходимостью платить налоги, идущие на то, чего они не поддерживают. Например, на содержание беженцев. И все эти решения принимаются без их участия бюрократами, которых никто не выбирал. Неудивительно, что не только отдельные социальные и национальные группы, а уже целые государства постепенно разочаровываются в либерально-демократической модели.
Правый поворот
Руководство ЕС регулярно критикует Польшу и Венгрию за «отказ от демократических завоеваний». Претензии к Варшаве и Будапешту у Брюсселя схожи: нежелание принимать мигрантов, нарушение прав ЛГБТ-сообщества и поддержка консервативных националистов. Венгрию после переизбрания на пост премьер-министра главного проводника антииммигрантской политики и противника экономических санкций Виктора Орбана и вовсе назвали автократией.
Между тем не только венгры, но и многие другие европейцы и американцы все чаще выражают недовольство тем, что их правительства зацикливаются на проблемах отдельных групп населения на фоне энергетического кризиса и роста цен. Как результат — на Западе растет доверие к правым популистским партиям и консерваторам. В среднем около четверти европейских избирателей поддерживают политиков, выступающих против притока мигрантов, за возврат к традиционным европейским ценностям и критически настроенных по отношению к Евросоюзу.
За последние годы правые партии стали настолько серьезной политической силой, что составляют конкуренцию либеральным политикам не только в традиционно консервативных восточноевропейских странах. Марин Ле Пен из националистического «Национального объединения» регулярно выходит во второй тур президентских выборов во Франции, а на последних лишь немного уступила Эммануэлю Макрону.
Главной политической силой Италии по итогам последних выборов стала популистская партия «Братья Италии». Ее лидер Джорджа Мелони начинала карьеру в молодежном крыле партии «Национальный альянс», которая была прямой наследницей неофашистской партии «Итальянское социальное движение». В молодости Мелони заявляла, что считает Бенито Муссолини великим политиком, а теперь она выступает против поддержки ЛГБТ-сообщества и легализации абортов. Эти идеи ожидаемо находят поддержку у значительной части итальянцев, известных своей религиозностью и любовью к традициям.
Я — женщина, я — христианка, я — мать. — Джорджа Мелони, лидер партии «Братья Италии».
По словам профессора Рейна Мюллерсона, на Западе сегодня формируется конфликтная ситуация, когда среди европейских элит превалируют либеральные идеи, в то время как близкие простым людям демократические ценности все чаще выражают популистские правые партии.
***
Кризис современной либеральной демократии многогранен. Нельзя однозначно сказать, что его причины лежат в исчерпании идеи абсолютной свободы для всех, кризисе рыночной экономики или неэффективности демократических институтов. Все эти причины взаимосвязаны: правящие элиты со временем становятся все более закрытой политической кастой; их решения, принятые без учета интересов других граждан, провоцируют социальные и экономические кризисы; негативные последствия этих кризисов заставляют людей усомниться в правильности либеральной модели государственного управления, которую продвигают элиты.
При этом происходит вытеснение рядового гражданина из общественной жизни, так как власть оказалась прерогативой экспертов и кадровых политиков, но никак не представителей широких масс, как изначально предполагалось в демократическом обществе. Растет напряжение и между отдельными социальными группами, на которые раскалывается общество. В Европе конфликт приверженцев традиционных и либеральных ценностей пока не столь заметен, как в США, где социологи давно бьют тревогу. Раскол между сторонниками Демократической и Республиканской партий, обозначившийся после избрания Трампа, с каждым годом углубляется и перерастает в конфронтацию. Сторонники обеих партий зачастую относятся к политическим оппонентам с недоверием и ярко выраженной неприязнью: республиканцы считают, что демократы слишком сосредоточены на проблемах меньшинств, а те в ответ называют республиканскую программу фашистской.
Западный мир стоит на распутье: усилить давление на противников либеральной демократии, перейдя, по сути, к авторитарным моделям управления, или переизобрести идею демократии, вернувшись к ее традиционным и более консервативным моделям.
Времени на выбор у политиков остается все меньше. Эксперты прогнозируют беспрецедентный энергетический и продовольственный кризис, который станет следствием конфликта России и Украины и последовавших за ним санкций. Кроме того, ученые предупреждают, что миграция из развивающихся стран в страны первого мира еще только набирает обороты. Пока элиты занимаются большой политикой и держатся за неэффективные механизмы управления, население беднеет и страдает от преступности. В такой ситуации решение простых граждан выйти на улицы и вернуть власть в свои руки может быть лишь вопросом времени.